Эволюция и психика
ЭВОЛЮЦИЯ И ПСИХИКА
Задачей истинней статьи прибывает разбор вопросца о значении
разнообразных методов, средством тот или другой совершается
приспособительная эволюция животных и определение, какую роль
играют эти отдельные причины и приспособлении животных к
окружающей среде. Процесс в том, что в сочинениях о эволюции
творцы в большей степени останавливаются на генеральном и более
кидающемся в глаза из этих причин, а конкретно, на
потомственном изменении органов животных, и ему
уделяют практически необыкновенное интерес.
ЭВОЛЮЦИЯ И ПСИХИКА
Задачей истинней статьи приходит разбор вопросца о значении
разных методов, средством тот или иной совершается
приспособительная эволюция животных и определение, какую роль
играют эти отдельные причины и приспособлении животных к
окружающей среде. Процесс в том, что в сочинениях о эволюции
создатели предпочтительно останавливаются на генеральном и более
кидающемся в глаза из этих причин, а конкретно, на
потомственном изменении органов животных, и ему
уделяют практически необыкновенное интерес. Но кроме
потомственного конфигурации органов есть к тому же конфигурации
поведения (behaviour) животных без конфигурации их
организации, тот или другой играют великую роль в эволюционном
процессе и служат великими средствами приспособления животных
к окружающей среде: значение этих причин, с био
точки зрения, их роль в эволюционном процессе и
отношения меж ими и потомственными переменами
строения животных, как мне будто, недостаточно выяснены, и в
разборе этих вопросцев, и лежит центр масс истинней статьи
(От данной постановки вопросца зависит некая неравномерность
в распределении проводимого субстанции: на совместной характеристике
эволюции, на вопросце о потомственных конфигурациях органов
(очень досконально разобранном н эволюционной литературе), а
также на ненаследственных конфигурациях организации я сознательно
останавливаюсь очень кратко. Во избежание недоразумений
отмечу, что разговаривая о психологической деятельности животных, я
осматриваю ее только лишь с био точки зрения,
абсолютно сохраняя в стране девственно психическую страну:
психика животных интересует нас тут только лишь как фактор
эволюционного процесса, а не сама по для себя. Сиим, меж иным,
объясняются некие индивидуальности употребляемой мною
терминологии.).
Принципиальным и очень крепко определенным результатом эволюционного
учения в его современной форме приходит положение, что
эволюция животных грызть эволюция приспособительная,
т. е. что она состоит в развитии признаков,
соответственных той среде, в тот или другой живут предоставленные животные.
Иным таковым же принципиальным результатом мы можем считать положение,
что эволюционный процесс обладает эктогенетический
нрав, т. е. что он происходит под воздействием конфигураций
наружной среды, в тот или другой живут животные. Выработку новейших
приспособлений мы обычно означаем как прогресс в
эволюционном процессе, но тут для осознания нрава
эволюции нужно распознавать меж прогрессом
биологическим, с одной сторонки, и прогрессом
морфологическим (анатомическим и гистологическим) и
физиологическим — с иной.
Мы можем представить для себя, что эволюирует бегло живущее
животное, к примеру насекомое, и что оно перебегает к еще больше
подвижному стилю жизни. Представим что оно заслуживает
способность летать, не утрачивая возможности к передвижению на
миру; у него разовьются новейшие органы, крылья, с их скелетом,
мускулами и нервишками, вторыми словами, организация и функции
предоставленного животного станут наиболее трудными; можем представить
для себя и иной вариант, а конкретно, что не выработается новейших
органов, но что функции былых органов повысятся и
сообразно этому поменяется и самое строение
соответственных органов: и в том и в ином вариантах мы будем
обладать совместный био прогресс, т. е. животное
выживет в борьбе за существование численность, особей его
повысится, и вид распространится географически, параллельно
этому мы будем обладать и прогресс морфологический (органы
сделаются труднее, могут взять новейшие органы
и т. д.) и физиологический (функции эволюционирующих
органов повысятся); тут био, морфологический и
физиологический прогресс организма как целого следует
параллельно.
Но мы можем представить для себя и вторую потенциал: что
животное такого же вида от вольного стиля жизни перейдет к
паразитному, тот или иной может представить для него при принесенной
организации и принесенных соглашениях определенные выгоды, ибо при
паразитом стиле жизни животное защищено от противников в этакий же
ступени, как его владелец (т. е. животное еще наиболее
большое и мощное) и оно постоянно без усилий обретает для себя готовую
еду. Животное приспособится к сиим соглашениям паразитного
стиля жизни, и для него переход к паразитизму будет,
бесспорно, биологическим прогрессом, подсобляющим ему
выжить в борьбе за существование; но этот био
прогресс будет сопровождаться морфологическим
регрессом, ибо у животного, переходящего к паразитному
стилю жизни, обычно дегенерируют в большей либо наименьшей
ступени органы, нужные для легкой жизни в трудных и
меняющихся соглашениях среды, к примеру органы движения, органы
нападения и охраны, органы высших эмоций и т. д.
Морфологически и физиологически животное регрессирует: тут
био прогресс сопровождается морфологическим и
физиологическим регрессом. Мы лицезреем, что победа в борьбе
за существование обусловливается, в сути, только лишь
биологическим прогрессом; морфологический же (и
физиологический) прогресс либо регресс в итоге организма зависят
от того направления, в тот или иной следует в принесенную эру
жизни облика эволюционный процесс.
Мы на данный момент упомянули о корпоративном регрессе организации, тот или иной
выражается, в окончательном счете, в утрате (дегенерации)
определенных органов без подмены их наиболее произведенными;
напомню, что и прогрессивная эволюция органов сопровождается
постоянно явлениями регресса: иной раз определенный орган меняется
прогрессивно, то некие количества его, тот или другой оказываются
неприспособленными при изменившихся соглашениях существования,
дегенерируют и заменяются новенькими чертами, подходящими при
новейших соглашениях; в этом и состоит процесс приспособления. О
корпоративном регрессе мы обладаем право сказать только лишь в тех вариантах,
иной раз определенные органы дегенерируют, не заменяясь вторыми с
той же либо недалекой функцией, как это густо посещает при переходе
к паразитному либо к сидящему стилю жизни. Частичный регресс
приходит действием, традиционно провождающим морфологические
прогрессивные конфигурации.
Я в прошлом кратко и чрезвычайно поверхностно охарактеризовал
то, что выразил в предоставленном в начале данной статьи определении
эволюционного процесса: эволюция животных грызть эволюция
приспособлений и совершается под воздействием и в согласовании с
переменами окружающей среды. Я не буду останавливаться
досконально на том, что этакое мы означаем термином «среда», и
отвечаю только лишь, что этот термин нужно осознавать в
обширном смысле слова, разумея под ним всю сумму
договоров, располагающих био отношение к животному,
т. е. неорганическую среду: почву, обстановки освещение
тепла и мороза, сухости и влаги, хим состав еды и
воды и т. д., и биологическую среду, т. е. цельных
животных (как принадлежащих к принесенному облика, так и к иным
внешностям) и растения, с тот или иной принесенному животному приходится
обладать процесс.
Из в итоге произнесенного о ходе эволюционного процесса мы можем
вывести одно принципиальное заключение: мы лицезрели, что при конфигурациях
среды организация животных меняется в одних вариантах
некординально, в иных очень сильно: самую способность к
эволюционному изменению, тот или иной, по-видимому, у различных
животных разна, мы обозначим термином пластичность
организма.
При только лишь что изготовленной характеристике эволюционного процесса
я не коснулся принципиального фактора, располагающего непомерное воздействие и на
ход эволюции и на окончательные результаты ее в каждую принесенную
эру, а конкретно, фактора поры.
Мы знаем, что конфигурации в организмах зависят от конфигураций в
окружающей среде и состоят в приспособлении организма к сиим
изменениям; но эти конфигурации среды могут совершаться и в
реальности совершаются с очень разной скоростью
: одни очень медлительно, остальные немножко прытче,
в конце концов, некие сравнительно чрезвычайно прытко. К примеру,
горообразовательные процессы, меняющие вид поверхности суши,
процессы эрозии, выравнивающие горы, процессы опускания и
поднятия суши, вызывающие образование новейших больших морей и
новейших участков суши, сущность процессы очень черепашьи и
постепенные, занимающие огромные промежутки поры; само
собой очевидно, что и эти процессы совершаются с разной
скоростью, одни прытче, остальные тише. Параллельно сиим
изменениям протекают связанные с ими конфигурации климата.
Остальные конфигурации в неорганической природе, к примеру,
опреснение разделявшего от океана бассейна вследствие
деятельности впадающих в него рек, изменение солености
пресноводного либо не достаточно соленого бассейна при соединении его с
морем, проливом протекают немножко прытче. Так же
сравнительно быстро, но по нашему людскому счету, само собой разумеется,
тоже очень медлительно, происходят почти все главные био
конфигурации в окружающей среде, к примеру, природное
расселение новейших растений (либо сидящих животных) при
соединении 2-ух государств, до этого разбитых природной
преградой, либо 2-ух морей, меж тот или иной установилось
соединение.
Бегло живущие и подвижные животные при тех же соглашениях
расселяются и тем изменяют обстановки жизни начальной
фауны принесенной страны еще прытче. Мы знаем, что бегло
живущие и подвижные животные, попадая в благосклонные для их
обстановки существования, плодятся с чрезвычайной быстротой и
добиваются диковинной многочисленности в краткое период. Так,
к примеру, Колумбом на полуостров С.-Доминго водилось приведено
немножко котелков рогатого скота, тот или другой одичали и размножились
так прытко, что спустя 27 лет стада в 4000 6000 котелков водились
тут достаточно обычны. Позже рогатый скот был переведен
с этого острова в Мексику и остальные количества Америки, и в 1567 грам.,
спустя 65 лет потом завоевания Мексики, испанцы вывезли 64350
котелков из Мексики и 35444 башки из С.-Доминго, что показывает
на то, какое множество этих животных было тут, так
как словленные и убитые сочиняли само собой разумеется, только лишь маленькую
число в итоге числа. Мы знаем, с какой быстротой
размножились зайчики, ввезенные в Австралию, и как они
сделались истинным бедствием для страны. Эти образцы дотрагиваются
животных, ввезенных человеком, но мы обладаем полное основание
размышлять, что в благосклонных соглашениях животные плодятся с
этакий же быстротой и в бешеном состоянии, и мы знаем образцы
экого размножения. Абсолютно явно, что этакое прыткое
общее возникновение новейших животных не приходит индифферентным
для ветхой аборигенной фауны и что оно сильно изменяет обстановки ее
существования; новейшие животные для одних форм прибывают
соперниками, для иных недругами, для третьих, в конце концов,
добычей и т. д., и во цельных этих вариантах факторами,
очень сильно изменяющими бывшие обстановки. Мы лицезреем, что эти
смены происходят очень прытко, в срок пары лет,
т. е. с эволюционной точки зрения с необычайной
скоростью. Отметим, что мы брали образцы, дотрагивающиеся
млекопитающих, т. е. животных, медлительно размножающихся;
для иных животных, у тот или иной скорость и интенсивность
размножения преимущественно, процесс следует еще прытче. Таковым образом,
мы лицезреем, что, вместе с чрезвычайно медлительными и постепенными
сменами в соглашениях существования, живут и чрезвычайно резкие
и прытко приходящие конфигурации, к тот или другой животные, тот или иной
они конкретно дотрагиваются, обязаны под опасностью вымирания
приспособиться в чрезвычайно краткий срок.
Таковым образом, темп конфигураций среды, к тот или другой приходится
приноравливаться животным, посещает очень разнообразным. Меж тем
абсолютно явно, что скорость конфигурации самих животных,
тот или другой в каждом отдельном случае приноравливаются к
на биологическом уровне принципиальному для их изменению среды, обязана водиться ни в
коем случае не младше, чем скорость конфигураций среды : ежели
животное при собственной эволюции отстает от конфигураций среды, то
достается дисгармония меж организацией животного и средой
(либо определенными странами среды), т. е. животное
очутится в продолжительно неблагоприятных соглашениях существования, и
этот вид начнет вымирать.
Мы, таковым образом, прибываем к очень принципиальному понятию о
значении упомянутой нами выше пластичности организмов: чем
преимущественно пластичность, т. е. чем преимущественно способность
организма прытко и сильно модифицироваться, пристраиваясь к
изменениям среды, тем преимущественно для него шансов выжить в борьбе
за существование.
Живет два метода приспособления организмов к изменениям
окружающих договоров: 1) потомственные конфигурации
организации — метод, средством тот или другой достигаются
очень веские, количественно адаптированные конфигурации
строения и функций животных, метод очень черепаший,
средством тот или другой животные могут приспособиться только лишь к
чрезвычайно медлительно протекающим и очень постепенным
изменениям среды, 2) метод ненаследственного
многофункционального конфигурации строения, средством тот или другой
животные могут приноравливаться к незначимым, но прытко
настающим изменениям окружающих договоров. И в том, и в
ином вариантах строение организмов меняется. Два эти метода
приспособления живут и у животных, и у растений.
Не считая их живет еще два метода приспособления, тот или другой
встречаются только лишь у животных и тот или другой мы могли бы обозначить
как методы приспособления средством конфигурации поведения
животных без конфигурации их организации. Они прибывают для
нас необыкновенно занимательными, и этот вопросец приводит нас к
рассмотрению разных видов психологической деятельности животных
в обширном смысле этого слова.
Мы знаем три генеральных вида психологической деятельности у
животных, а конкретно, рефлекторную деятельность, инстинктивную и
деятельность, тот или другой мы условно обозначим как «деятельность
мудрого вида». Само собой очевидно, что я тут
осматриваю этот вопросец о психологической деятельности животных
не как психолог и, объединяя эти три вида (рефлекс, инстинкт и
«мудрый тип») в одну совместную группу, желаю только лишь выразить, что
тут мы обладаем деятельность 1-го порядка. Термином «рефлекс»
мы означаем потомственные, одинаковые, верно
повторяющиеся целесообразные, т. е. приспособительные
реакции организма на специальные раздражения. Обычно
разговаривают, что рефлекторные деянья различаются
машинообразностью, определение, тот или иной только лишь до ведомой
ступени метко, потому что далековато не постоянно одна и та же реакция
должно за один-одинешенек и этим же раздражением. Рефлекторная
деятельность приходит потомственной, т. е. юное
животное начинает создавать те же рефлекторные деянья,
тот или другой производили его предки без всякого подготовительного
обучения полностью верно.
Метко так же, как и рефлекторная деятельность, инстинктивная
деятельность приходит целесообразной, потомственной и до
ведомой ступени машинообразной, но выделяется от
рефлекторной собственной еще большей сложностью. Тут мы традиционно
обретаем рослый ряд трудных целесообразных деяний,
прибывающих ответом на определенное показное раздражение.
Деятельность «мудрого» порядка приходит также
целесообразной, но, в отличие от прошлых видов психологической
деятельности, не потомственной и не машинообразной.
Потомственной приходит способность к деятельности
предоставленного вида, но не самые деянья, и животные прибывают
потомственно очень многообразными в этом отношении: одни
способны к трудным деяниям «мудрого» порядка, остальные к
очень простым, но самые деянья не предопределены
потомственно и в персональной жизни не прибывают готовыми,
как рефлексы и инстинкты: для производства определенного
деянья требуется определенная выучка. Ниже эти деянья не
прибывают машинообразными: за определенным раздражением могут
руководиться очень различные деянья.
Сравнивая эти три вида приспособительной деятельности
животных, мы лицезреем полностью светло, что мы можем распланировать их
по генеральному сходству меж ими на две группы: к одной будут
иметь отношение рефлексы и инстинкты, тот или другой различаются товарищ от
товарища только лишь количественно, к иной деянья «мудрого»
вида: главные потомственны (как деянья), не вызывают выучки и
машинообразны, 2-ые не потомственны, вызывают выучки и в
корпоративном не машинообразны. Абсолютно светло, что при сопоставленьи с
приспособительными переменами строения животных инстинкты и
рефлексы будут подходить потомственным изменениям
строения органов, деянья «мудрого» вида многофункциональным
изменениям органов.
Рефлексы свойственны целым животным и в корпоративном ладно знамениты:
на их я не буду останавливаться и приведу некие образцы,
объясняющие био значение инстинктов, с одной сторонки,
деяний «мудрого» вида с иной.
В разных группах животных предпочтительное значение обладает
или тот, или иной тип деятельности. Суживая нашу задачку и
встречая в сужденье только лишь метамерных
билатерально-симметричных животных, мы обретаем, что в разновидности
членистоногих предпочтительное значение заслужила деятельность
вида инстинкта, в разновидности хордат психика «мудрого» вида; мы
разговариваем, само собой разумеется, только лишь о предпочтительном значении, а не о
необыкновенном, потому что, бесспорно, и у членистоногих психика
«мудрого» вида играет ведомую, жаждая и второстепенную, роль
(мы разговариваем основным образом о высших представителях этого
вида, насекомых, психика тот или иной сравнимо ладно выучена),
и у высших хордат, т. е. позвоночных, живут трудные
инстинкты, как, к примеру, строй инстинкты птиц
и т. д. (Сказать о эволюции психики, само собой разумеется,
можнож только лишь с знаменитыми оговорками, ибо трудность исследования
эволюции психологической деятельности, само собой разумеется, очень
крупна, и в наших представлениях о этом процессе бесспорно
еще больше гипотетического компонента, чем в наших сведениях о
эволюции морфологических признаков. Трудность эта станет
понятна читателю, ежели он воспримет в сужденье, что для
вопросца о эволюции психологических параметров палеонтология приносит
чрезвычайно не достаточно, а конкретно только лишь достаточно отрывочные сведения о
строении мозга ископаемых животных и некие, изготовленные на
основании строения ископаемых форм умозаключения о их виде
жизни (Абель). Психоэмбриологическое исследование, т. е.
учение о развитии психологических параметров, вследствие отрывочности
сделанных исследований до этого времени пустило тоже немножко;
сравнительная зоопсихология в этом отношении приносит еще
преимущественно, да и тут приходится повсевременно учесть недочеты
самого способа, затрудняющие его использование. Главным из этих
изъянов будет то, что при сравнимо-психическом
исследовании (как и при сравнимо-анатомическом) мы обладаем
процесс с окончательными членами эволюционных линий, эволюировавших
самостоятельно товарищ от товарища, а не с поочередными членами
1-го и такого же филогенетического линии.)
В разновидности членистоногих мы лицезреем постепенное рост
инстинктивной деятельности, при этом у высших представителей
вида, у насекомых, инстинкты сделались диковинно высочайшими и
трудными и достигли высочайшей ступени совершенства, вследствие
что сознательная психика ежели не атрофировалась, то, во
всяком случае, отступила на задний план. Напомню диковинно
трудные строй инстинкты публичных насекомых, соты
пчел, гнезда муравьев и термитов и т. д. Возвышенность и
сложность инстинктов насекомых станут светлы для всякого, кто
ознакомится с классической книжкой Фабра либо с наиболее недалекими
нам красивыми службами В. А. Вагнера о инстинктах пауков и
шмелей. Сложность и всепостоянство (машинообразность) инстинктов
тут чрезвычайно светлы метко так же, как их изумительная
необходимость. В качестве образца арестуем одну из роющих
ос, сфекса, и поглядим, в каких деяньях выражается ее
инстинкт заботы о потомстве. Поначалу оса роет норку,
сообщающуюся ограниченным коридором с ячейкой, в тот или другой складывается
добыча, служащая едой водящейся личинке; далее эта добыча
(сверчок) отыскивается и потом некой борьбы очень
необыкновенным методом делается неподвижной и немощной;
сфекс перевертывает сверчка на спину, удерживает его лапками
и родным жалом колет его в три абсолютно определенных площади, а
конкретно, в три передних сердитых ганглия брюшной сердитой
цепочки: в итоге добыча остается живой, но
парализованной, так что не может двигаться. После чего сфекс
приносит ее к норке, кладет у входа, влезает в норку, вылезает
из нее, втаскивает туда добычу, откладывает в абсолютно
конкретное место ее тела яичко, из тот или другой потом
вылупится личинка и, в конце концов, заделывает ячейку; далее в
вторую ячейку откладывается вторая добыча, абсолютно так же
парализованная и т. д. Необходимость этого
инстинкта удивительна: слабенькая личинка снабжается бодрой
едой, тот или иной не портится в процесс цельной жизни личинки, и
совместно с тем добыча неподвижна в этакий ступени, что не может
сбросить с себя личинку-хищника, кормящуюся ее телом.
Подобных образцов такого же инстинкта можнож привести много
для иных насекомых.
Очень любопытно, что этот чрезвычайно непростой ряд инстинктивных
деяний приходит полностью потомственным: животное производит
их без всякой выучки и без всяких конфигураций из поколения в
поколение с восхитительной корректностью.
Машинообразность инстинктивных деяний, отличающая их от
деяний, тот или другой нам приходится отнести к виду «мудрых»,
необыкновенно оказывается на виду при так нарекаемых оплошностях
инстинкта, иной раз верный ход процесса вследствие каких-или
обстоятельств нарушается и окончание его делается полностью
напрасным и напрасным, и, тем более, животное
кончает его по разов навсегда найденной рутине. Ежели у
роющей осы, принесшей парализованную добычу, в то период как
она рассматривает норку утащить добычу, то она некое период
разыскивает ее, но далее успокаивается и заделывает пустопорожнюю норку
абсолютно так же, как как будто там имелась положена добыча, что
полностью напрасно. Пчелы обладают обыкновение поправлять
покоробленные ячейки сотов, при этом создают ряд трудных
деяний: при обычных соглашениях эти деянья полностью
целесообразны, но пчелы делают те же деянья, иной раз
ячейка испорчена наблюдателем и пуста, и деянья абсолютно
нелепы. Эких образцов можнож привести самое большее и они
демонстрируют, что инстинкты сущность приспособления видовые,
полезные для облика в этакий же ступени, как и те либо остальные
морфологические признаки и настолько же неизменные. Ежели мы
будем выслеживать за поочередным конфигурацией инстинктов в
процесс жизни насекомого либо паука, то оказывается, что целый
ряд инстинктов сменяет друг дружку и что каждый инстинкт
подходит организации и стилю жизни животного в
определенный период жизни особи: при всем этом каждый инстинкт
определенного периода жизни приходит готовым, действует
определенное период и заменяется новеньким, таковым же свершенным,
иной раз меняется при личном развитии организация и
стиль жизни особи, к примеру, иной раз личинка преобразуется в
куколку и т. д.
Мы лицезреем, таковым образом, что инстинкты сущность приспособления, во
почти всех вариантах чрезвычайно трудные и на биологическом уровне очень главные, и
что приспособления эти прибывают полностью выносливыми, т. е.
повторяются у каждой особи постоянно из поколения в поколение.
Мы выше поставили вопросец о том, к какой из перечисленных нами
категорий приспособлений рефлексы и инстинкты иметь отношение. Мы
лицезреем, что наш ответ на этот вопросец был правилен и что он
вытекает из самого нрава инстинктов и рефлексов, а конкретно,
из того, что и те и остальные потомственны; при всем этом очень
значительно, что потомственным признаком приходит не
способность к деяниям определенного вида, а самые
деянья с их обычными чертами, т. е.
последовательностью определенных движений, их нравом
и т. д.
Ввиду того, что и инстинкты и рефлексы прибывают
приспособлениями потомственными, они эволюируют метко так же,
как и остальные потомственные признаки, т. е. очень
медлительно и равномерно, средством суммирования
потомственных мутаций инстинктов (Это более вероятный
метод эволюции потомственных рефлексов и инстинктов по
современному состоянию наших сведений о эволюции
потомственных конфигураций. Если б мы замерзли на неоламаркистскую
точку зрения и представили, что рефлексы и инстинкты
эволюируют благодаря упражнению и воздействию показных договоров и
далее делаются потомственными, то и этот метод эволюции
приходит очень медлительным, потому что и по данной догадке
требуется очень большущее число поколений, чтоб
индивидуальности, стяжаемые таковым методом, сделались
потомственными.). Таковым образом, эти очень главные для
организма приспособления сущность приспособления к медлительно
протекающим изменениям наружной среды, и о их мы можем проговорить
то же, что произнесли о потомственных морфологических конфигурациях
организма: количественно они могут водиться чрезвычайно немалы, но
протекают чрезвычайно медлительно и потому не могут обладать значения для
животных, иной раз заключительные подвергаются сравнительно стремительным
неблагоприятным изменениям среды. Другой нрав обладают
психологические характеристики организмов, тот или другой мы относим к
категории «мудрых».
Тут потомственной приходит только лишь знаменитая возвышенность психики
и способность к определенным деяниям, но самые деянья не
предопределены потомственно и могут водиться очень
различными. При всем этом эти трудные деянья не прибывают
готовым ответом на определенные показные раздражения либо
внутренние состояния организма, как в вариантах инстинктов и
рефлексов: любая особь выучивается им поновой, в зависимости
от тех наиболее либо наименее типичных договоров, в тот или иной она
живет, чем достигается необычайная пластичность этих
деяний, непомерная по сопоставленью с инстинктами.
У читателя может показаться вопросец о том, живут ли в
реальности у животных деянья, тот или другой мы могли бы
отнести к категории «мудрых». Во избежание недоразумений
предуведомляю, что я употребляю этот термин только лишь с
классификационной точки зрения, чтоб отличить ведомую
категорию деяний животных от иных, а конкретно, от тех,
тот или другой мы охарактеризовали определениями «инстинкт» и «рефлекс».
Я тут абсолютно не вдаюсь в вопросец о том, владеют ли
животные (и ежели владеют, то в какой ступени) самосознанием,
способны ли животные к абстракции и т. д.
Как пример самой басистой ступени психологических действий данной
категории мы можем привести так-называемые условные
рефлексы : животное приучается реагировать повсевременно и до
ведомой ступени машинообразно на раздражение, на тот или иной оно
нормально сиим методом абсолютно не реагировало. К примеру, у
него начинает выделяться слюна, иной раз оно слышит определенный
звук либо при ином раздражении, при тот или иной нормально слюна не
выделялась и таковым образом водворяется новейший рефлекс. Этот
рефлекс выделяется от обыденного вида рефлексов тем что не
потомственен и что он завоеван животным в особенно краткое,
с эволюционной точки зрения, период. В искусственных соглашениях
условные рефлексы могут водиться нецелесообразны с био
точки зрения, но по аналогии мы обладаем полное основание размышлять,
что полностью целесообразные условные рефлексы, располагающие
приспособительный нрав, могут водворяться и в
природной обстановке животных и что тут они обладают очень
большущее био значение. Мы знаем, что некие бешеные
животные, к примеру птицы и млекопитающие, живущие на
уединенных островах и не знавшие жителя нашей планеты, при главном
возникновении его водят себя как ручные животные и не опасаются
жителя нашей планеты, не удирают от него и т. д.; при повторном
возникновении его и потом того, как они испытали неудобства и
угрозы, проистекающие от пребыванья этого новейшего для их
существа, они начинают пугаться и удирать: установился новейший
условный рефлекс. Меж чрезвычайно азбучными условными рефлексами и
несоизмеримо наиболее трудными деяньями, тот или другой животные
выучиваются и в тот или другой, бесспорно, заходит компонент
разумности, живет полный ряд постепенных переходов.
Недалека к условным рефлексам и способность бешеных и семейных
животных к дрессировке, т. е. к приобретению новейших
способностей: мы предпочтительно знаем эту способность по семейным
животным и благодаря ей животное может создавать очень
трудные и очень целесообразные (само собой разумеется, с людской точки
зрения) деянья. Охотничья собака приучается ложиться и
вставать по команде, следует на свисток к владельцу; следует по его
команде в определенном направлении, знает классические слова
«тубо» и «пиль», подает дичь и т. д. Почти все
комнатные собачки, к примеру пудели, делают еще наиболее
трудные операции: открывают и затворяют двери, приносят
определенные вещи, снимают с владельца шапку, лают по команде,
прогуливаются за покупками и щепетильно приносят их. Всякий знает
изумительные вещи, тот или другой делают дрессированные лошадки,
свиньи и остальные животные в цирке. Очень любопытно, что к
дрессировке способны не совсем только семейные, да и бешеные и
прирученные животные. Как не секрет, слоны, мортышки, даже
этакие большие хищники, как львы, тигры, медведи, поддаются
дрессировке и потом выучки у качественного дрессировщика
делают изумительные штуки: носят поноску, скачут спустя
кольца, маршируют и т. д. В ведомых отношениях эти
трудные деянья недалеки к азбучным условным рефлексам, о
тот или иной мы только лишь что сказали, но совместно с тем они различаются
от их тем, что, во-основных, они несоизмеримо труднее,
во-вторых, тем, что в их, бесспорно, до ведомой ступени,
заходит тот компонент, тот или иной мы у жителя нашей планеты относим к категории
ума. Само собой разумеется, я сиим не желаю проговорить, что животное разумеет
идеи и цели жителя нашей планеты, тот или иной с ним обладает процесс, т. е.
что собака, тот или другой охотник принуждает идти у ноги, разумеет,
что он опасается, что она спугнет дичь и т. д. Но
всякий, кому приходилось дрессировать собаку либо лошадка,
знает, что одна из генеральных проблем дрессировки состоит в
том, чтоб достигнуть, что бы животное сообразило то, что от него
вызывают. Проговорить, что мы обладаем тут процесс только лишь с условным
рефлексом, чуть ли можнож. В разбор этого теснее психического
вопросца я вдаваться не буду, да он для нас и не главен. Для нас
любопытно, что как у семейных, так и у бешеных животных при
ведомых соглашениях (приручении и дрессировке) воцаряются
в сравнимо краткое период и элементарные, и чрезвычайно трудные, и
длинноватые слои новейших деяний, тот или другой животное в средней
обстановке не производит и без данной выучки не способно
произвести. По аналогии мы обладаем полное право заключить, что
высшие позвоночные (птицы и млекопитающие) и в природной
обстановке могут получать новейшие повадки и способности,
вызывающие слои трудных деяний, теснее на биологическом уровне
целесообразных.
Здесь может взять колебание в том, вероятна ли экая выучка
(дрессировка) без дрессировщика. Наблюдения над семейными
животными, а частично и над бешеными избавляют это колебание: мы
знаем, что птицы и млекопитающие сами, без дрессировки
выучиваются новеньким для их и трудным деяниям. Собаки и кошки
выучиваются открывать двери, доставать пищу из числа тех участков (шифанеров,
полок), куда она спрятана, и т. д. Юного шимпанзе
(тот или другой изучила Н. Н. Котс), иной раз он разыгрался,
приманили в клеточку с 2-мя дверцами, одной закрытой, иной
обнаруженной, и для приманки положили в нее грушу; бегая, он
немножко приоткрыл закрытую дверцу, позже прытко вбежал в
раскрытую дверь, поймал грушу и выскочил в вторую дверцу
клеточки. Одно период у меня жил попугай, тот или иной сам научился
открывать дверцу собственной клеточки, запертую на задвижку. Сходственные
образцы демонстрируют, что животные, по последней мере, высшие
позвоночные способны производить новейшие и целесообразные
методы поведения полностью без помощи других.
Образцы, тот или другой мы приводили до этого времени, дотрагиваются прирученных
животных; приходит вопросец происходит ли то же и в
природной обстановке, т. е. способны ли бешеные
животные производить под воздействием конфигураций наружной среды
новейшие методы деянья и, новейшие повадки приспособительного
нрава ? Аналогия с прирученными животными приходит
мощным доводом в выгоду этого догадки, да и не считая
данной аналогии есть, как мне будто, указания на то, что
этакие повадки вправду вырабатываются. Трудность заключения
этого вопросца содержится в веской ступени в том, что
наблюдение животных в их природной обстановке постоянно
проблемно и что нам приходится в предоставленном случае
воспользоваться мат-лом, доставляемым нам странниками,
коллекционерами, охотниками и т. д., к наблюдениям
тот или иной зоопсихологи, необыкновенно современные, склонны иметь отношение
очень скептически. Встречая, что осмотрительность по отношению к
достоверности извещаемых сведений, само собой разумеется, тут нужна в
той же ступени, как и по отношению ко всяким иным
наблюдениям био нрава, как, к примеру,
сравнительно поры гнездования, перелета и т. д.,
я мыслю, что мы бегло можем ввиду индивидуальности постановки
нашего вопросца воспользоваться этими принесенными. Процесс в том, что
зоопсихологи абсолютно правосудно иметь отношение скептически к
объяснениям, приносимым наблюдателями деяний животных,
иной раз, к примеру, согласованные деянья публичных насекомых
приписываются их обоюдной симпатии, иной раз разговаривают о необыкновенной
«догадливости» пчел либо муравьев и о «разумности»
постройки гнезд птиц либо жилищ бобров и т. д.; но
для нас не занимателен вопросец о том, что ощущают те либо другие
из разглядываемых нами животных при родных деяньях, что они
размышляют, одним словом, вопросец о девственно психической стране их
деятельности (потому мы и употребляем этакие неопределенные
определения, как «деянья вида мудрых»): мы ставим вопросец о
том, в какой мере и как быстро способны высшие
животные изменять нрав родных приспособительных деяний
при изменении показных договоров. Трудность проверки
сравнительно бешеных животных состоит в том, что нам приходится
встречать в сужденье только лишь те сторонки их поведения,
тот или другой дотрагиваются, бесспорно, новейших для их договоров
существования: таковым образом, отпадает целый ряд проявлений их
психологической деятельности, в тот или иной мы могли бы подозревать
существование теснее установившихся повадок и инстинктов,
к примеру их поведение при ловле обычной добычи, методы
спасения от обыкновенных противников и т. д. Встречая во
интерес это ограничение, мы, тем более, обретаем ряд
образцов, тот или другой демонстрируют нам, что высшие позвоночные
приноравливаются к бесспорно новеньким для их соглашениям.
Рузвельд в близком странствии по Африке приводит факт, что
слоны изменили свойское поведение с того времени, как за ими замерзли
охотиться охотники с дальнобойными винтовками: они не стали
пастись в обнаруженной местности, где к ним охотник может
подкрасться издали и применять свойское дальнобойное орудие, а
замерзли держаться в лесу, где их найти еще сложнее и где
дальнобойное орудие не доставляет превосходств; охота за ими
стала еще сложнее и истребление приостановилось.
Любопытно, что носороги, еще наиболее тупые, не заслужили
данной повадки и потому усиленно истребляются.
Это изменение у слонов вышло чрезвычайно прытко, в процесс
1-го поколения, так что о потомственном изменении инстинкта
тут сказать нельзя. Абсолютно подобное изменение в
привычках вышло у бизонов в Канаде: они тоже под воздействием
преследования из степных животных сделались лесными и тоже в
краткое период.
С осматриваемой точки зрения очень соответствующим приходит
отношение бешеных животных к разного рода ловушкам; тут
животное встречает с абсолютно новенькими для него
угрозами, тот или другой приготовляет ему человек, и изменение его
поведения потом сравнимо немногих опытов приходит очень
показательным. Песцы, тот или другой клали приманку, соединенную
шнуром с настороженным ружьем, сначало ее хватали и
гибли, но очень быстро замерзли прорывать ход в снегу и
схватывать приманку снизу, так что выстрел не попадал в их, и
они благоприятно утаскивали добычу. В качестве подобного
образца упомяну о так нарекаемых «контроблавах» на оленей:
иной раз в принесенной местности произведено немножко облав, то
поведение оленей меняется, и они, заместо того чтоб бегать
от гула, производимого загонщиками на быть достойным тихо и
спрятанных охотников, начинают бегать на шум, т. е. на
загонщиков, проталкиваются спустя их линию и таковым образом уходят.
Это делается так неизменным, что стрелкам приходится
останавливаться сзади загонщиков, и тогда олени нарываются на
их.
Некие достойные внимания случаи экого конфигурации поведения водились
сообщены мне нашим ведомым орнитологом, проф. П.П.Сушкиным,
и ввиду авторитетности наблюдающего я их тут приведу. Ежели
коллекционер сторожит плотоядную птицу у гнезда с птенцами
(П.П.Сушкин следил это сравнительно соколов), то давние
птицы, заметив охотника, не подлетают к гнезду и держатся от
него на почтительном расстоянии; при всем этом птенцы, сидя без
корма, голодают и пищат. В данном варианте время от времени давние птицы,
принося еду для птенцов, не спускаются с ней в гнездо, а
пролетая высоко над ним, т. е. вне выстрела охотника,
кидают добычу в гнездо: окончательна, она далековато не постоянно падает
к птенцам, но все-таки время от времени попадает и съедается. Здесь мы
лицезреем ряд трудных деяний очевидно приспособительного нрава,
тот или другой чуть ли можем объяснять по другому, как употребляя этакие
определения, как «догадливость, сметка» и т. д.
Иной вариант тоже очень отличителен: ежели ворона пробует
утащить птенца из выводка семейных уток, то поначалу она легко
кидается на утят и время от времени ей удается поймать утенка и
утащить его; но ежели ветхая утка отбила нападение и повторные
пробы нападения не удаются (давние утки оберегают птенцов
очень ожесточенно и собирают утят под себя), то ворона
начинает сильно горланить, и обычно на вопль прилетает
вторая ворона и атака восстанавливается вдвоем: одна из ворон
атакует на утку и дразнит ее, стараясь отвлечь от утят, а
вторая держится в стране и пользуется в мгновение, иной раз утка
занята дракой с ее компаньонкой, чтоб поймать утенка и
утащить его. По воззрению П. П. Сушкина, факт, что сначало
атака делается одной птицей и только лишь в случае неудачи
вторая призывается на подмога, указывает, что мы обладаем тут
не неизменный инстинкт, а ряд личных деяний
приспособительного нрава. Расценивая теоретическое значение
только лишь что приведенных образцов, мы обязаны направить интерес
на кратковременность того периода поры, в процесс
тот или другой вырабатывается изменение поведения животных: тут мы
обладаем развитие психологической деятельности, абсолютно хорошей
от инстинктивной и, навыворот, очень схожей на
догадливость жителя нашей планеты, где потом пары «попыток»
выбирается более целесообразный способ поведения.
Ежели мы сравним все так сравнительно только лишь что
осмотренного нами вида деяний высших животных, то мы можем
сделать немножко небезынтересных для эволюционной теории
заключений.
1. У высших позвоночных животных пространно всераспространены
деянья, тот или другой в отличие от потомственных рефлексов и
инстинктов мы обладаем полное право отнести к виду, тот или иной мы
означали условно термином «мудрый»; в низшей форме эти
деянья подступают под тип азбучных условных рефлексов; у наиболее
высоко быть достойным животных они усложняются так, что
приближаются к деяниям, тот или другой мы у жителя нашей планеты означаем как
произвольные и мудрые деянья.
2. В отличие от инстинкта эти деянья не потомственны
и сиим различаются от инстинктов и рефлексов;
потомственными признаками прибывают тут не самые
деянья как таковые, а только лишь некая возвышенность психологической
организации (возможности к конструкции новейших ассоциаций
и т. д.).
С био точки зрения, т. е. с точки зрения
приспособляемости животных, мы обладаем тут фактор чрезвычайной
значимости, био значение тот или другой до этого времени не водилось
довольно оценено: значение его состоит в том, что он в
очень веской ступени увеличивает пластичность животных
по отношению к стремительным изменениям среды. При изменении
показных договоров животное отвечает на него не конфигурацией
собственной организации, а стремительным конфигурацией свойского поведения и
в чрезвычайно великом числе случаев может приспособиться к новеньким
соглашениям очень быстро.
Чтоб оценить значение этого фактора (мы разговариваем конкретно о
био значении его), нам нужно принять в сужденье
факт, что почти все органы высших животных прибывают органами с
полиморфными функциями, Мы знаем, что очень почти все
органы животных, располагающих отношение к наружной среде, способны к
достаточно разнородным функциям. Это положение дотрагивается,
сначала, органов движения: мы лицезреем, к примеру, что
конечности высших позвоночных способны к смене функции
без всякой смены строения. Крылья больших птиц
служат для полета, но в случае надобности птица ними пользуется
как органами нападения и защиты: соколы наносят крыльями
мощные удары и скидывают при случае добычу со скал ударом
крыла. Задние лапы птиц служат не совсем только для передвижения на
миру (первичная функция задней конечности), да и для
обхватывания ветвей при сидении на их, схватывания и
перенесения добычи при полете, для нападения и охраны. То же
можнож проговорить и о передних лапах почти всех млекопитающих, тот или другой
служат для бегания, для лазания, для плавания и в качестве
органов защиты и т. д. Даже ноги копытных животных,
еще наиболее специализованные, чем пятипалые конечности,
служат и в качестве органов передвижения, и в качестве органов
защиты. Напомню о диковинно разнородных функциях цельных
4 конечностей обезьян и лемуров; о разнородных
функциях рта и зубов чрезвычайно почти всех млекопитающих и клюва у
неких птиц, к примеру попугаев; о диковинном обилии
деяний, тот или другой может произвести родным хоботом слон,
и т. д. Даже пищеварительный канал способен к достаточно
разнородным функциям: мы знаем, что почти все животные,
нормально насыщающиеся предопределенной едой, как, к примеру,
млекопитающие, у тот или иной о роде еды, тот или другой они кормятся,
можнож судить по строению зубов, перебегают в случае нужды к
иному виду еды, к примеру от мясной к растительной либо от
мясной к кормлению насекомыми, и бегло переваривают эту еду.
Я не буду останавливаться на доскональном перечислении эких
образцов органов с полиморфными функциями: всякий читатель,
немножко знакомый с биологией, их свободно подыщет сам.
Для меня главно только лишь отметить, что у почти всех высших животных
(мы их тут и обладаем основным образом ввиду) живет
полиморфизм функций экзосоматических органов : вторыми
словами, предоставленное животное может употреблять один-одинешенек и этот же
орган, располагающий отношение к окружающей среде, для пары,
густо очень непохожих товарищ на товарища функций.
Мы можем потребовать себя, от что зависит тот факт, что животное
в знаменитый фактор собственной видовой жизни вдруг станет
употреблять этот орган для функций, для тот или иной его прородители
этот орган не употребляли?
Ежели мы примем в увольнение не совсем только быстроту и легкость
конфигурации поведения животных при наличности того вида психики,
тот или иной мы обозначили как «мудрый», да и полиморфность
функций органов, то нам станет понятно все непомерное значение
этого вида психологической деятельности как фактора
приспособления. Мы привели ряд образцов наиболее либо наименее
трудных и целесообразных конфигураций поведения животных при
соответствующих конфигурациях договоров существования; мы можем
представить для себя, что конфигурации эти могут водиться еще больше
полноценными, ежели животные будут при всем этом воспользоваться
родными органами для немножко других цельнее, чем они воспользовались
ними ранее; тогда конфигурации поведения могут привести к очень
значимым изменениям в стиле жизни животного. К примеру,
наземное животное может сделаться методом описанного нами
функционального приспособления из бегущего лазающим либо роющим без
конфигурации собственной организации, т. е. в очень краткий
просвет поры.
Прибавим к например еще некие уразумения сравнительно
деятельности «мудрого» вида. Следя жизнь высших животных,
у тот или иной эта психика развита до ведомой ступени возвышения, мы
лицезреем, что всякое этакое животное живет в среднее период посреди
договоров, жаждая и в достаточной мере трудных, но в корпоративном
циклических; оно обладает процесс с определенными соглашениями
неорганической природы, определенным разновидностью растительности
принесенной местности, предопределенной и в корпоративном знакомой ему фауной,
само собой разумеется, в той мере, как эта фауна, т. е. остальные
животные, дотрагиваются его в качестве соперников, противников, добычи
либо нужных для него животных. Для того чтоб выжить при этих
принесенных и определенных соглашениях, требуется определенная возвышенность
«мудрой» психики, и в среднем животные, адаптированные к
предоставленным соглашениям, ею и владеют.
Но ежели обстановки резко и прытко поменяются в неблагоприятную
страну, т. е. ежели возьмет новейший и страшный недруг (мы
берем этот твердый пример для наглядности), то принесенному облика
приведется приноравливаться к сиим новеньким соглашениям средством
стремительного конфигурации определенных сторонок свойского
поведения. Природно размышлять, что при этих соглашениях
выживут и приспособятся, т. е. окажутся способными прытко
и целенаправлено поменять свойское поведение и выработать новейшие
повадки, особи с потенциально наиболее высочайшей психикой,
т. е. животные более разумные и более способные:
разговаривая метафорически, выживут «изобретатели» новейших методов
поведения. Вторыми словами, при эволюции сиим методом
увеличивается возможная психика, при этом процесс тут
следует теснее о потомственном увеличении психологических
возможностей предоставленного вида. Этот процесс, как и остальные
потомственные процессы, следует, само собой очевидно, чрезвычайно
медлительно. Иной раз животное приспособилось к наступившим
изменениям и установилось некое новое состояние
равновесия, так проговорить, некая рутина жизни, то эта
интенсивная изобретательность, игравшая великую роль в период
мощного конфигурации договоров, не требуется, и животное ее может
традиционно не проявлять, но способность к ней, так проговорить,
некий «запасной разум» в психике животного сохраняется и при
случае, т. е. при пришествии новейшего конфигурации договоров,
может проявиться, Таковым образом, мы прибываем к заключению (я
иметь отношение к этому предположению только лишь как к догадке), что
высшие позвоночные животные (птицы и млекопитающие) в корпоративном
разумнее, чем эта будто при наблюдении их в нормальных соглашениях их
жизни. Мне будто, что опыты дрессировки бешеных животных
(необыкновенно эких, от тот или иной по соглашениям их существования
тяжело ожидать высочайшей психики, как, к примеру, тюлени либо
морские львы) полностью подтверждают эту догадку о «запасном
разуме» млекопитающих. Быть может, эта догадка могла бы
оказаться полезной при суждении о необыкновенных проявлениях
мозга животных, тот или другой мы обладаем у лошадок Краля, собак проф.
Циглера и т. д. Вдаваться в разбор этих вопросцев,
призывающих умышленно психического разбора (от тот или другой я в
данной статье сознательно уклоняюсь), я не буду.
В прошлом мы сделали некую попытку демонтировать методы,
посредствам тот или иной животные приноравливаются к разнообразным
изменениям среды, и пришли к решению, что методов этих два,
при этом любой из их может в свойскую очередь водиться подразделен на
две категории: 1-ый тип сочиняют потомственные
конфигурации, тот или другой прибывают методом, средством тот или другой
животные приноравливаются к чрезвычайно медлительным, но совместно с тем и
чрезвычайно значимым изменениям среды. Средством
потомственного конфигурации модифицируются: а) организация животных
(и вырабатываются те бесчисленные приспособительные конфигурации,
тот или другой нам знамениты на основании принесенных палеонтологии и
сравнительной морфологии), б) рефлексы и инстинкты животных,
при этом меняется потомственно самое поведение животных; в
неких вариантах это изменение поведения происходит без
конфигурации строения органов, в иных сопровождает его, потому что
эволюция новейшего функционального, а густо и пассивного, органов
постоянно просит конфигурации поведения животного.
Ко второму виду приспособления иметь отношение
ненаследственные приспособления, тот или другой в свойскую очередь
прибывают приспособлениями к стремительным, жаждая и не необыкновенно
значимым изменениям в соглашениях существования животных;
сюда иметь отношение: а) те конфигурации строения, тот или другой мы, за
отсутствием превосходнейшего термина, обозначили как многофункциональные
конфигурации строения животных, и б) изменение поведения
животных, происходящее без конфигурации их строения под воздействием
тех психологических действий, тот или другой мы отнесли к «мудрому»
виду. Отметим, что в основанию и тех и иных приспособлений
лежит, в точке точек, потомственное изменение: способность
животных к приспособительным реакциям на раздражения,
приобретаемые из наружной среды, очень разна у разных
животных, и мы обладаем полное основание размышлять, что ежели не сама
реакция, то способность к ней потомственна и эволюирует по
виду потомственных конфигураций. Напомню о различиях в
возможности к регенерации у разных животных, сравнительно
тот или иной мы с великий вероятностью можем проговорить, что они
произошли от корпоративных предков. То же самое можнож проговорить о
психологических деяньях мудрого вида: самые деянья не
потомственны, но способность к ним приходит потомственной и
сообразно этому эволюирует чрезвычайно медлительно. Указанное
распределение можнож выразить, следовательно, этакий
классификационной схемой:
I. Потомственные приспособления к чрезвычайно медлительным
изменениям среды :
1) потомственные конфигурации строения животных;
2) потомственные конфигурации поведения без конфигурации
строения (рефлексы и инстинкты);
II. Ненаследственные приспособления к сравнимо стремительным
изменениям среды :
1) многофункциональные конфигурации строения животных;
2) конфигурации поведения животных «мудрого» вида.
Мы лицезреем таковым образом, что живет немножко хороших товарищ
от товарища методов приспособления животных к окружающей среде,
средством тот или иной они приноравливаются к изменениям
протекающим с разной скоростью. Эти разновидности приспособления до
ведомой ступени самостоятельны товарищ от товарища, т. е. в одних
эволюционных линиях посильнее развиты одни, в иных остальные. Я
не буду досконально разбирать тут значение потомственных (I,
1) и ненаследственных (II, 1) приспособительных конфигураций
строений животных и только лишь кратко остановлюсь на эволюции
2-ух других видов приспособления средством конфигурации
деяний и поведения животных.
Ежели мы арестуем членистых и членистоногих животных, начиная от
аннелид и заканчивая насекомыми и пауками как высшими
представителями, то увидим, что тут прогрессивно развивалась
деятельность рефлекторно-инстинктивного вида, так что у высших
представителей членистоногих, насекомых и пауков инстинкты
добиваются высочайшей ступени трудности и совершенства. У почти всех
публичных и одиноких насекомых и чрезвычайно почти всех пауков мы
обязаны признать, что психологическая деятельность этого вида
добивается необыкновенной возвышения, трудности и необходимости:
напомню строй инстинкты пауков, публичные и
строй инстинкты насекомых, инстинкты заботы о потомстве
у тех и иных и т. д. В каждом из эких инстинктов
мы обладаем рослый ряд чрезвычайно метко регулированных и взыскательно
циклических деяний, тот или другой при нормальных соглашениях
существования препровождают самые изумительные образцы
приспособления животных к абсолютно определенным соглашениям
существования. Но даже у тех форм членистоногих, у тот или иной
инстинкты достигли высочайшей ступени трудности и совершенства,
психологическая деятельность этого вида, тот или иной мы обозначили как
«мудрый», заслуживает сравнительно очень невысоко. Приспособление
средством смены метода деяний и выучки у их,
по-видимому, играет очень маленькую роль (Нужно проговорить, что
этот род психики у членистоногих изучен сравнимо не достаточно,
потому что исследователи направляли предпочтительное интерес на
исследование инстинкта и их эволюции; быть может, водилось бы очень
любопытно проверить существование условных рефлексов у
насекомых и паукообразных; как мне не секрет, эких
исследований изготовлено не водилось.).
Как мы можем судить, эволюция приспособлений с помощью
конфигурации поведения животных тут вульгарна в страну
прогрессивного развития потомственно концентрированного поведения
(инстинкта).
В ином линии билатерально-симметричных животных, а конкретно у
хордат, мы лицезреем, что эволюция вульгарна в направлении
прогрессивного развития психики «мудрого» вида, т. е.
потомственно не концентрированных деяний. Нельзя проговорить, чтоб
инстинктов в этом линии не водилось, но в корпоративном они еще наименее
трудны и наименее всераспространены, чем у высших членистоногих, и к
ним повсевременно примешиваются деянья «мудрого» вида: это мы
лицезреем даже в тех вариантах, иной раз мы обладаем процесс со трудными
инстинктами высших позвоночных, как, к примеру, с инстинктом
постройки гнезд птиц либо заботы о детенышах у амфибий, птиц и
млекопитающих.
Ежели же мы арестуем тот тип психологической деятельности, тот или иной
мы обозначили термином «мудрый», то в линии позвоночных мы, в
корпоративном, лицезреем, что он развивался прогрессивно: у рыб и амфибий
он, как мы можем судить, сводится к сравнимо азбучным
условным рефлексам, важно труднее он у пресмыкающихся и
добивается свойского высшего развития у птиц, с одной сторонки, у
млекопитающих с иной. И у тех и у иных приспособления
средством конфигурации поведения в процесс персональной жизни
обладают непомерное био значение и разрешают высшим
представителям этих 2-ух групп прытко приноравливаться к очень
разнородным соглашениям и к очень прытко настающим
изменениям в крайних, Это посещает необыкновенно светло видно, иной раз
животным приходится приноравливаться к изменениям, вносимым в
их жизнь человеком.
Величайшее значение приспособлений этого вида мы, само собой разумеется,
лицезреем при эволюции жителя нашей планеты, где они, бесспорно, игрались
главенствующую роль. Можнож проговорить, что благодаря развитию
сознательно-мудрой психики способность конкретных
предков жителя нашей планеты и самого жителя нашей планеты к приспособлению повысилась
в невозможной ступени и что конкретно благодаря данной возможности
человек и занял не совсем только в линии млекопитающих, да и в линии
цельных животных доминирующее положение: он может приноравливаться
в очень краткое, с эволюционной точки зрения,
период решительно ко всяким изменениям и соглашениям
существования.
Быть может, водилось бы любопытно сопоставить с данной точки зрения
методы приспособления животных и жителя нашей планеты к изменениям
показных договоров: при этаком сопоставленьи мы лицезреем, что
условное значение отдельных причин приспособления,
тот или другой мы только лишь что осмотрели, очень по-разному в различных
группах животных и у жителя нашей планеты. Представим для себя, что
какое-нибудь млекопитающее животное переселяется из теплого
климата в прохладный и приноравливается к новеньким соглашениям
существования. Традиционно мы лицезреем, что у него вырабатываются
новейшие приспособления, т. е. что организация его методом
потомственного конфигурации очень сильно меняется и что
потому самый процесс переселения грызть процесс очень
черепаший: корпоративные покровы животного модифицируются таковым образом,
что они делаются способными защитить животное от мороза;
сообразно этому происходит целый ряд конфигураций во
внутренних органах, густо меняется окраска животного
и т. д. Подобные конфигурации мы лицезреем, иной раз
млекопитающее из лесного делается степным, иной раз оно
переиначивает еду и т. д. Даже этакие незначимые
различия, как кормление травкой и кормление ветками деревьев,
сопровождаются переменами строения: мы знаем, к примеру, что у
обычного носорога на верхней губе живет пальцевидный
придаток для захватывания ветвей, тот или другой нет у белоснежного
носорога, кормящегося травкой. Всякому знамениты изумительные
приспособления в языке и лапах дятлов, выработавшиеся как
приспособления к сравнимо незначимым изменениям в
стиле жизни и методе кормленья: лазанию по стволам деревьев и
добыванию насекомых и их личинок из-под кожуры и из щелей
крайних. Напомню, что эти образцы иметь отношение и к птицам и к
млекопитающим, у тот или иной приспособление средством конфигурации
поведения играет великую роль.
Обращаясь к человеку, мы лицезреем, что подходящие и даже
еще огромные конфигурации в стиле жизни, переселения в
абсолютно другой климат, очень веские конфигурации в
методе кормленья и т. д. не отразились на его
организации, и к таковым очень значимым, с био
точки зрения, изменениям человек приноравливался только лишь
переменами свойского поведения и родных повадок. Переселяясь в
прохладный климат, человек не изменяет собственной организации, но
изменяет свойскую одежду, свойское жилье и т. д. При
встрече с новеньким и небезопасным неприятелем он не производит новейших
органов нападения и охраны, рогов, клыков, чешуй
и т. д., но изобретает новейший метод борьбы,
новое орудие. Вторыми словами, человек теснее на чрезвычайно ранешней
стадии собственной эволюции начинает сменять новейшие органы новенькими
орудиями. Там, где животное для приспособления к новеньким
соглашениям существования производит новейшие индивидуальности
строения, вызывающие огромных интервалов для собственной эволюции,
человек изобретает (при той же организации) новейшие орудия,
тот или другой фактически сменяют ему органы: одежду, согревающую
его, огонь для варки еды, каменный топор, увеличивающий массу
его удара, копье, дозволяющее ему поражать неприятеля на
расстоянии, лук и стрелы, увеличивающие это расстояние,
и т. д. Благодаря членораздельной речи человек
заслужил способность прытко передавать новое изобретение либо,
с нашей точки зрения, новое приспособление иным людям, чем
возросла легкость обучения; слово, песня и далее письмо
закрепляли всякое новое изобретение, сделали вероятным его
передачу из поколения в поколение и облегчили его
усовершенствование и т. д.
Я не буду разбирать эту страну эволюции жителя нашей планеты в компонентах,
потому что эта выходит далековато за границы моей задачки: произнесенного
довольно, чтоб изобразить, что тот тип деятельности, тот или иной
мы у животных означали как «мудрый» и тот или иной у жителя нашей планеты
теснее в полной мере заслуживает этого имени, был у жителя нашей планеты
диковинно принципиальным фактором прогрессивной эволюции. Ключевое
значение этого фактора содержится в том, что он до последних
рубежей повысил способность жителя нашей планеты к приспособлению,
сделав его созданием в самой высочайшей ступени пластичным по
отношению к изменениям среды.
Эволюция «приспособлений средством конфигурации поведения без
конфигурации организации» вульгарна в дивергирующих направлениях по
двум основным маршрутам и в 2-ух разновидностях животного королевства достигла
свойского высшего развития. В разновидности членистоногих прогрессивно
эволюировали потомственные конфигурации поведения, инстинкты, и
у высших представителей их, у насекомых, мы обретаем
необычно трудные и абсолютные, адаптированные ко целым
элементам стиля жизни инстинктивные деянья. Вся жизнь
публичного насекомого введена в взыскательные рамки, подчинена
взыскательно предопределенной рутине. Каждый циклический вариант
ежедневной жизни муравья либо паука служит стимулом, вызывающим
к деятельности определенную инстинктивную реакцию: все верховодила
поведения потомственны и даны разов навсегда. Но этот непростой и
безупречный аппарат инстинктивной деятельности приходит совместно
с тем и очень массивным : ежели происходит изменение в
соглашениях среды, то изменение деятельности, средством
тот или другой животное может приспособиться к новеньким соглашениям (ежели
оно к ним приноравливается сиим методом, а не развитием новейших
органов), совершается необычно медлительно, так что к
стремительным изменениям животное сиим методом приспособиться не
может. Таковым образом, мы тут обладаем тип животных чрезвычайно
произведенных, с высоко быть достойным психикой, но у тот или иной
пластичность организации не превосходит пластичности,
достигаемой средством потомственного конфигурации организации.
В разновидности хордат эволюция вульгарна по иному пути, инстинктивная
деятельность не достигла чрезвычайно великий возвышения (так же как у
членистоногих деятельность мудрого вида), но зато
приспособление средством личного конфигурации
поведения, деятельность мудрого вида стала развиваться
прогрессивно и в высочайшей ступени повысила пластичность
организмов: над потомственной приспособляемостью явилась
надстройка персональной приспособляемости поведения. У
жителя нашей планеты эта надстройка достигла наибольших масштабов, и
благодаря этому человек приходит созданием, пристраивающимся
к хоть каким соглашениям существования, творящим для себя, так проговорить,
искусственную среду среду культуры и цивилизации: с
био точки зрения, мы не знаем существа, владеющего
большей способностью к приспособлению, а, следовательно, и
великим численностью шансов на выживание в борьбе за
существование, чем человек.
Психический журнальчик, 1982, 4. С. 149-159.
Северцов А. Н.
Posted in ЭкоМедицина by admin with comments disabled.