Советское потребительство (консюмеризм)
Сообщество муниципального социализма конструировалось как полная противоположность капитализму, полное его отрицание. Потребительство, закономерно порождаемое рыночной конкурентнстью, отвергалось как пережиток капитализма. Это отрицание перспективы движения к сообществу употребления верно выслеживалось и в экономической политике (предпочтительное развитие производства средств производства), и в политико-массовой службе (фокус на духовных ценностях), и в социальной политике (курс на преодоление общественного неравенства). Но в какой мере удавалось противостоять натиску потребительства?
Вопрос стимулирования произведения в сталинском сообществе решалась легко: кто не действует, тот не ест; кто неудовлетворительно действует, тот неудовлетворительно ест. Так как оплата произведения имелась чрезвычайно басистой, простый голод принуждал действовать главным образом. Даже в таборах люди, ненавидевшие налаженность, старались действовать превосходнее, чтоб выжить. Простый голод и ужас столкнуться с ним обеспечивали механизм стимулирования, тот или другой компенсировал утопизм идеологии и даже творил иллюзию ее действенности.
Голодный человек деятельно участвовал в так нарекаемом социалистическом соревновании. В этом имелась основание стабильности и динамизма казарменного социализма, классические образцы тот или иной — сталинский Русский Альянс, маоистский Китай и Северная Корея опосля 1945 грам. до наших дней.
Остальным фактором поддержания стабильности и динамизма казарменного социализма имелась показная угроза. То, что враждебное окружение не имелось мифом коммунистической пропаганды, народонаселение страны лицезрело своими очами: интервенция, дополнившая Гражданскую войну, стала фактом собственных биографий миллионов жителей нашей планеты, нашествие нацистской Германии уверило даже самых жестких скептиков. Осознанная массами показная угроза обыкновенно содействует их сплочению вокруг управляющей элиты и развивает способность жертвовать бытовыми удобствами и сытостью во имя корпоративного выживания. Потому конструктивная борьба Запада против коммунистической порядка в период холодной войны имелась более действенным
вкладом в ее стабилизацию.
Но налаженность муниципального социализма сгубили сытость и ослабление интернациональной напряженности. К баста 1950-х годов в итоге сначала
технического прогресса вопрос физического выживания народонаселения (по последней мере СССР и Восточной Европы) имелась решена. Даже обычная имитация службы обеспечивала труженику доход, достаточный для того, чтоб жить, не боясь погибели от голода либо мороза. В это период теснее не нужно имелось водиться передовиком производства, чтоб наесться: хлеба имелось довольно, и он был дешев. Но человек жив не хлебом единичным.
Удовлетворенная потребность порождает новейшую, наиболее высшую потребность. И здесь показалась неразрешимая вопрос. Люди жаждали жить все превосходнее, а хозяйственная налаженность, направленная на развитие тяжеленной индустрии, оказалась не в состоянии подходить динамике закона возвышения потребностей, реагируя на него только пустопорожними прилавками.
Ослабление интернациональной напряженности в баста 1950 — 1960-х годов, наличие большущих арсеналов ядерного орудия сформировали отношение к войне как к мистической перспективе. Отсюда сомнения в необходимости поменять масло на пушки, затягивать полосы во имя победы в войне, тот или другой все одинаково равносильна баста света. Так как приготовляться к выживанию в контексте баста света нелепо, нужно жить тут и на данный момент, наслаждаться жизнью, а не экономить на приобретении средств охраны. Логика муниципального социализма порождала потребность во наружней опасности (но не войне!)
как договоре мобилизации масс. Курс на ослаблении напряженности отношений с Западом творил для данной для нас порядка губительный климат.
В этот период управление КПСС допустило фатальную ошибку. В центр политики имелась поставлена утопическая для той порядка производства задачка наибольшего ублажения все растущих потребностей жителей нашей планеты. Эта целься имелась провозглашена основным законом коммунистического метода производства. В 1961 грам. имелась принята 3-я программа КПСС — программа теории коммунизма, тот или другой рисовался как потребительский рай, где задаром довольствуются все потребности народонаселения. В хозяйственной налаженности, тот или другой базирована на недостатке, это имелась попытка звать на
штурм неба без самолетов. Сдвиги в ватерпасе жизни имелись превращены в главные индикаторы, по тот или другой жителем оценивалась политика страны. Таковая идеология оказалась бомбой медленного действия, выпитой самой властью под социалистическое правительство.
Параллельно имелась совершена еще одна фатальная ошибка: из наиболее сотки капиталистических государств в качестве конкурента по соревнованию имелись избраны США — самая богатая страна мира, развивающаяся в неповторимых договорах. Сдвиги в ватерпасе жизни русского народа замерзли сопоставляться с южноамериканскими показателями. Так как по большинству из их СССР безнадежно отставал, официальная пропаганда мастерила выборочные сопоставленья, выпячивая второстепенные мелочи и скрывая более принципиальные для народонаселения характеристики. Фуррор в борьбе 2-ух порядков ставился в искреннюю зависимость от эффективности идеологического манипулирования, тот или другой падала в массу развития средств глобального радиовещания и интернациональных разменов. Это имелась еще одна бомба под налаженность, так как она неминуемо водила к заключению о том, что современный капитализм наиболее эффективен с точки зрения ублажения потребностей народа, чем муниципальный социализм, тот или другой декларировался как самый передовой строй. В то же период официальная пропаганда имелась обречена на неловкую ересь во имя подтверждения превосходств социализма как сообщества, где все для человека.
Отсюда неизбежен скепсис народа ко цельному, что разговаривала власть. В 1980 грам. 3-я программа КПСС запланировала учение коммунизма в основном. Но заместо обещанного материального изобилия русское сообщество вступило в период стремительно усиливавшегося недостатка. В 1980-е годы СССР перевоплотился в сообщество порожних магазинных полок. К баста 1980-х годов положение приблизилось к чертовскому. Ужас теснее не недостатка, а голода начал обхватывать жителей нашей планеты. Как реакция на него появился лихорадочный спрос на земляные участки, где начали растить овощные культуры. Это имелось движение к естественному хозяйству.
Таковым образом, в 1980-е годы резко обострилось противоречие меж потребительством масс, в значимой мере стимулированным государством спустя рост заработной платы и неизменное сопоставленье с процветающей Америкой, и значительно снизившейся в массу почти всех обстоятельств способностью страны питать рынок потребительскими продуктами. Природным результатом обострения этого противоречие стало общее падение веры в коммунистическую идеологию, отказ фаворитам КПСС в доверии и рост настроений в выгоду необходимости жить, как в цивилизованных странах, т. е. как на Западе. К началу 1990-х годов коммунистическая налаженность имелась обречена.
Ее не мог убить германский нацизм, но в это период она растаяла, как снежный покров под проблесками весеннего солнца. Ни большая армия, ради вооружения тот или иной миллионы жителей нашей планеты всю жизнь затягивали полосы, ни КГБ — самая бессчетная спецслужба мира, ни многомиллионная партия не смогли остановить распад порядка. Правда, западные верховодящие элиты попробовали приписать эту победу для себя. Но в действительности все, что делалось для ликвидирования русской порядка (к примеру, пробы теснить на нее насильственно, творить показные опасности и т. д.), только лишь содействовало ее стабилизации. Существование конструктивного военного установки НАТО имелось главнее для сохранения коммунистического режима, чем КГБ. Запад сыграл в распаде этого режима
главную роль, но правительства, армии и спецслужбы имелись ни при чем. Сообщество употребления, достигшее к 1980-мтр годам условной зрелости в странах Северной Америки и Западной Европы, доставляло собой сильное социокультурное поле, губительно действовавшее на коммунистическую налаженность (в массу собственной природы направленную на аскетизм, противоречащий природе обычного жителя нашей планеты). Там порождались модели жажд и интересов, тот или иной вывозились в Восточную Европу, вызывая неразрешимое противоречие меж потребительскими устремлениями масс и ограниченными потенциалами слабо развитого производства.
Силовое поле западного сообщества употребления разлагало в главную очередь управляющую коммунистическую элиту. Начиная с 1960-х годов, иной раз наметились признаки разрядки интернациональной напряженности, представители номенклатуры заработали довольно обширные потенциала выезжать на Запад в составе разнородных делегаций. Это имелось равносильно инфецированию антикоммунистическим скепсисом. Миф о разлагающемся империализме и победно настающем социализме не выдерживал проверки здоровым смыслом, активизировавшимся при встрече с витринами сообщества употребления, преобразовывался в расхожую шуточку. Фанатическая вера в достоинства социализма вероятна только в стране, закрытой от наружного мира, не дозволяющей родным
гражданам ассоциировать идеологию с прямо воспринимаемой сущьностью.
Развитие забугорных контактов раскрыло глаза в главную очередь управляющей коммунистической элите, тот или другой смогла понять убожество номенклатурных
приемуществ в сопоставленьи с тем, что обладала управляющая элита Запада. И иной раз русской номенклатуре захотелось жить, как в цивилизованных странах (формула жажды, искренне озвученная только лишь в баста 1980-х годов), муниципальный социализм оказался безнадежным в массу неименья работоспособных заступников. Действие силового поля западного сообщества употребления посильнее итого ощущалось в странах Восточной Европы, т. к. в массу различных обстоятельств они имелись наименее закрытыми, чем СССР. Сюда еще свободнее проникали западные СМИ, отсюда люди несоизмеримо гуще выезжали в западные страны в туристские поездки, в гости к родственникам и даже на занятие. В массу этого миф о превосходствах социализма никогда не обладал тут убедительной множества. Его могли зачислять только лишь в сравнимо-исторической перспективе: при капитализме наша страна имелась беднее, чем сейчас. Но пробы доказать достоинства современного социализма над современным капитализмом Запада для большинства обитателей Восточной Европы выглядели вздорными.
И генеральными аспектами оценок, сопоставлений, формировавших общее политическое сознание, имелись потенциала употребления по обе сторонки железного занавеса.
В баста 1980 — начале 1990-х годов в СССР произошла антикоммунистическая революция. Невзирая на то, что этот процесс включал и верхушечные политические перевороты, в базе это был революционный процесс, опиравшийся на поддержку обширных масс конструктивных избирателей и приведший к конструктивному изменению экономической, социальной и политической порядков. Новенькая политическая элита и доминирующие СМИ, тесновато связанные с ней, обрисовывали и обрисовывают этот переход в определениях демократии. Ежели сказать о политическом поведении масс, то это понятие представляется идеологическим конструктом, камуфлирующим парадокс безукоризненно другого разновидности. Все политические трансформации периода антикоммунистической революции ни в коей мере не расширили потенциала людей в принятии управленческих заключений. В целом ряде всевозможных случаев вышло их свертывание (к примеру, куцая производственная демократия русского медли имелась вполне ликвидирована, исчез этакий институт демократии, как жалобы и письма читателей в СМИ).
Но постсоветская политическая налаженность оказалась, как демонстрируют и опросы, и результаты выборов, все таки наиболее симпатичной. Ее превосходство для нормального гражданина — в расширении его вероятностей как потребителя политической инфы. Свобода слова и печати, ставшая сущьностью русской жизни на рубеже 1980-1990-х годов, имелась волей выражения для журналистов. Глас обычных людей, как и когда-то, звучал только лишь на собственных кухнях. Но каждый заработал вероятность избирать газеты, журнальчики и передачи в согласовании со родным вкусом. Потребление
политической инфы перевоплотился в метод конструирования гражданской идентичности. Демократ — тот, кто читает демократические газеты и журнальчики (к примеру Огонек). Патриот — сторонник употребления продукции патриотических изданий (к примеру, Нашего современника). Коммунист — тот, читает коммунистические газеты (к примеру, Советскую Россию).
Перестройка превратила политический процесс в разновидность массового шоу. Как футбольные болельщики поддерживают свойскую команду, так граждане раскололись на группы приверженцев различных политических направлений. Политические поклонники выходили на площади, где организовывались митинги демократов, красных либо патриотов. Тут буянили страсти, не уступавшие по накалу чувствам стадионов. Наиболее безмятежная публика прильнула к телеэкранам, следя баталии на съездах народных депутатов. На выборах избиратели действовали на самом деле задевала так же, как действуют группы помощи соревнующихся команд либо отдельных игроков в телевизионных шоу: превозмогает тот, кто набрал главным образом гласов телезрителей.
Поздняя перестройка имелась шагом к сообществу употребления и с точки зрения открытия границ. Русские люди в первый раз заработали формальную вероятность легко выезжать за границу. Эта формальная свобода корректировалась размахами кошелька и выводами иностранных посольств.
Мтр. Горбачев и его команда пустили народу политические вида, но не смогли пустить хлеба. Пустопорожние прилавки поздней перестройки замерзли эмблемой коммунистической диктатуры над массой потребителей, тот или иной ничего не избирают, а берут то, что доставляют, так как завтра этого может теснее не водиться.
Люд отвернулся от коммунистов, тот или иной в окончательном счете, перешагивая спустя себя, пустили свободу политического употребления, но не смогли пустить свободу выбора иных продуктов: одежды, обуви, товаров кормленья и т.д. Хилое кооперативное движение имелось окном в рыночную экономику. Кооперативы замерзли эмблемой вероятной свободы потребительского выбора. Они давали еще наиболее разнообразный ассортимент значительно наиболее симпатичных продуктов, чем муниципальные компании и магазины. Отсюда модная мысль: ежели вся экономика перейдет на рыночные рельсы, мы будем жить, как в цивилизованных странах. Юго-западное сообщество употребления, барьеры на пути к инфы о тот или другой упали, пустило сильный
толчок развалу и без того разлагавшейся коммунистической порядка. Миф о том, что рынок — это путь к западному изобилию, овладел массами, превратившись в материальную массу в форме электорального поведения конструктивных людей.
Источник: Сообщество употребления: теоретическая модель и русская действительность — В.И. ИЛЬИН
Posted in Экология человека by admin with comments disabled.