животных,изменения,весьма,типа

животных,изменения,весьма,типаЗадачей истинней статьи приходит разбор вопросца о значении
разнообразных методов, средством тот или иной совершается
приспособительная эволюция животных и определение, какую роль
играют эти отдельные причины и приспособлении животных к
окружающей среде. Процесс в том, что в сочинениях о эволюции
творцы в большей степени останавливаются на основном и более
кидающемся в глаза из этих причин, а конкретно, на
потомственном изменении органов животных, и ему
уделяют практически необыкновенное интерес.животных,изменения,весьма,типаЗадачей истинней статьи приходит разбор вопросца о значении
разнообразных методов, средством тот или другой совершается
приспособительная эволюция животных и определение, какую роль
играют эти отдельные причины и приспособлении животных к
окружающей среде. Процесс в том, что в сочинениях о эволюции
создатели в большей степени останавливаются на генеральном и более
кидающемся в глаза из этих причин, а конкретно, на
потомственном изменении органов животных, и ему
уделяют практически необыкновенное интерес.<!—more—> Но кроме
потомственного конфигурации органов водятся к тому же конфигурации
поведения
(behaviour) животных без конфигурации их
организации
, тот или другой играют крупную роль в эволюционном
процессе и служат великими средствами приспособления животных
к окружающей среде: значение этих причин, с био
точки зрения, их роль в эволюционном процессе и
отношения меж ими и потомственными переменами
строения животных, как мне как будто, недостаточно выяснены, и в
разборе этих вопросцев, и лежит центр масс истинней статьи
(От данной постановки вопросца зависит некая неравномерность
в распределении проводимого мат-ла: на корпоративной характеристике
эволюции, на вопросце о потомственных конфигурациях органов
(очень досконально разобранном н эволюционной литературе), а
также на ненаследственных конфигурациях организации я сознательно
останавливаюсь очень кратко. Во избежание недоразумений
отмечу, что разговаривая о психологической деятельности животных, я
разглядываю ее лишь с био точки зрения,
совсем сохраняя в сторонке девственно психическую страну:
психика животных интересует нас тут лишь как фактор
эволюционного процесса, а не сама по для себя. Сиим, меж иным,
объясняются некие индивидуальности употребляемой мною
терминологии.).

Принципиальным и очень крепко найденным результатом эволюционного
учения в его современной форме приходит положение, что
эволюция животных грызть эволюция приспособительная,
т. е. что она состоит в развитии признаков,
соответственных той среде, в тот или другой живут сведения животные.
Остальным этаким же принципиальным результатом мы можем считать положение,
что эволюционный процесс располагает эктогенетический
нрав, т. е. что он происходит под воздействием конфигураций
наружной среды, в тот или другой живут животные. Выработку новейших
приспособлений мы обычно означаем как прогресс в
эволюционном процессе, но тут для осознания нрава
эволюции надо распознавать меж прогрессом
биологическим
, с одной сторонки, и прогрессом
морфологическим
(анатомическим и гистологическим) и
физиологическим — с иной.

Мы можем представить для себя, что эволюирует легко живущее
животное, к примеру насекомое, и что оно перебегает к еще больше
подвижному стилю жизни. Представим что оно завоевывает
способность летать, не утрачивая возможности к передвижению на
миру; у него разовьются новейшие органы, крылья, с их скелетом,
мускулами и нервишками, вторыми словами, организация и функции
принесенного животного станут наиболее трудными; можем представить
для себя и иной вариант, а конкретно, что не выработается новейших
органов, но что функции минувших органов повысятся и
согласно этому поменяется и самое строение
соответственных органов: и в том и в ином вариантах мы будем
располагать совместный био прогресс, т. е. животное
выживет в борьбе за существование численность, особей его
повысится, и вид распространится географически, параллельно
этому мы будем располагать и прогресс морфологический (органы
сделаются труднее, могут взять новейшие органы
и т. д.) и физиологический (функции эволюционирующих
органов повысятся); тут био, морфологический и
физиологический прогресс организма как целого следует
параллельно
.

Но мы можем представить для себя и вторую потенциал: что
животное такого же вида от беглого стиля жизни перейдет к
паразитному, тот или иной может представить для него при принесенной
организации и принесенных соглашениях определенные выгоды, ибо при
паразитом стиле жизни животное защищено от противников в этакий же
ступени, как его владелец (т. е. животное еще наиболее
большое и мощное) и оно постоянно без усилий обретает для себя готовую
еду. Животное приспособится к сиим договорам паразитного
стиля жизни, и для него переход к паразитизму будет,
бесспорно, биологическим прогрессом, подсобляющим ему
выжить в борьбе за существование; но этот био
прогресс будет сопровождаться морфологическим
регрессом
, ибо у животного, переходящего к паразитному
стилю жизни, обычно дегенерируют в большей либо наименьшей
ступени органы, нужные для беглой жизни в трудных и
меняющихся соглашениях среды, к примеру органы движения, органы
нападения и охраны, органы высших эмоций и т. д.
Морфологически и физиологически животное регрессирует: тут
био прогресс сопровождается морфологическим и
физиологическим регрессом
. Мы лицезреем, что победа в борьбе
за существование поступает, в сути, лишь
биологическим прогрессом; морфологический же (и
физиологический) прогресс либо регресс итого организма зависят
от того направления, в тот или иной следует в принесенную эру
жизни облика эволюционный процесс.

Мы на данный момент упомянули о корпоративном регрессе организации, тот или иной
выражается, в окончательном счете, в утрате (дегенерации)
определенных органов без подмены их наиболее абсолютными;
напомню, что и прогрессивная эволюция органов сопровождается
постоянно явлениями регресса: иногда определенный орган переменяется
прогрессивно, то некие количества его, тот или другой оказываются
неприспособленными при изменившихся соглашениях существования,
дегенерируют и заменяются новенькими необыкновенностями, подходящими при
новейших соглашениях; в этом и состоит процесс приспособления. О
корпоративном регрессе мы располагаем право разговаривать лишь в тех вариантах,
иногда определенные органы дегенерируют, не заменяясь вторыми с
той же либо недалекой функцией, как это плотно посещает при переходе
к паразитному либо к сидящему стилю жизни. Частичный регресс
приходит действием, традиционно провождающим морфологические
прогрессивные конфигурации.

Я в прошлом кратко и чрезвычайно поверхностно охарактеризовал
то, что выразил в предоставленном в начале данной статьи определении
эволюционного процесса: эволюция животных грызть эволюция
приспособлений и совершается под воздействием и в согласовании с
переменами окружающей среды. Я не буду останавливаться
досконально на том, что этакое мы означаем термином «среда», и
отвечаю лишь, что этот термин надо разуметь в
пространном смысле слова, разумея под ним всю сумму
критерий, располагающих био отношение к животному,
т. е. неорганическую среду: почву, обстановки освещение
тепла и мороза, сухости и влаги, хим состав еды и
воды и т. д., и биологическую среду, т. е. целых
животных (как принадлежащих к предоставленному облика, так и к остальным
обликам) и растения, с тот или иной предоставленному животному приходится
располагать процесс.

Из итого например о ходе эволюционного процесса мы можем
вывести одно принципиальное заключение: мы лицезрели, что при конфигурациях
среды организация животных переменяется в одних вариантах
некординально, в вторых очень сильно: самую способность к
эволюционному изменению, тот или другой, по-видимому, у различных
животных разнообразна, мы обозначим термином пластичность
организма
.

При лишь что изготовленной характеристике эволюционного процесса
я не коснулся принципиального фактора, обладающего непомерное воздействие и на
ход эволюции и на окончательные результаты ее в каждую принесенную
эру, а конкретно, фактора периода.

Мы знаем, что конфигурации в организмах зависят от конфигураций в
окружающей среде и состоят в приспособлении организма к сиим
изменениям; но эти конфигурации среды могут совершаться и в
реальности совершаются с очень многообразной скоростью

: одни очень медлительно, иные немного стремительнее,
в конце концов, некие условно чрезвычайно живо. К примеру,
горообразовательные процессы, меняющие вид поверхности суши,
процессы эрозии, выравнивающие горы, процессы опускания и
поднятия суши, вызывающие образование новейших больших морей и
новейших участков суши, сущность процессы очень черепашьи и
постепенные, занимающие огромные промежутки периода; само
собой очевидно, что и эти процессы совершаются с многообразной
скоростью, одни стремительнее, иные медлительнее. Параллельно сиим
изменениям протекают связанные с ими конфигурации климата.

Иные конфигурации в неорганической природе, к примеру,
опреснение разделявшего от океана бассейна вследствие
деятельности впадающих в него рек, изменение солености
пресноводного либо не достаточно соленого бассейна при соединении его с
морем, проливом протекают немного стремительнее. Так же
условно быстро, но по нашему людскому счету, само собой разумеется,
тоже очень медлительно, происходят почти все принципиальные био
конфигурации в окружающей среде, к примеру, природное
расселение новейших растений (либо сидящих животных) при
соединении 2-ух государств, как-то разбитых природной
преградой, либо 2-ух морей, меж тот или иной установилось
соединение.

Легко живущие и подвижные животные при тех же соглашениях
расселяются и тем изменяют обстановки жизни начальной
фауны принесенной страны еще стремительнее. Мы знаем, что легко
живущие и подвижные животные, попадая в подходящие для их
обстановки существования, плодятся с чрезвычайной быстротой и
добиваются диковинной многочисленности в краткое пора. Так,
к примеру, Колумбом на полуостров С.-Доминго имелось приведено
немного башки рогатого скота, тот или другой одичали и размножились
так живо, что сквозь 27 лет стада в 4000 6000 башки водились
тут достаточно обычны. Позже рогатый скот был переведен
с этого острова в Мексику и иные количества Америки, и в 1567 грам.,
сквозь 65 лет опосля завоевания Мексики, испанцы вывезли 64350
башки из Мексики и 35444 котелка из С.-Доминго, что показывает
на то, какое множество этих животных жило тут, так
как словленные и убитые сочиняли само собой разумеется, лишь маленькую
количество итого численности. Мы знаем, с какой быстротой
размножились зайчики, ввезенные в Австралию, и как они
сделались реальным бедствием для страны. Эти образцы дотрагиваются
животных, ввезенных человеком, но мы располагаем полное основание
мыслить, что в подходящих соглашениях животные плодятся с
этакий же быстротой и в бешеном состоянии, и мы знаем образцы
такового размножения. Совсем явно, что этакое стремительное
общее возникновение новейших животных не приходит индифферентным
для давней автохтонной фауны и что оно сильно изменяет обстановки ее
существования; новейшие животные для одних форм приходят
соперниками, для вторых неприятелями, для третьих, в конце концов,
добычей и т. д., и во целых этих вариантах факторами,
очень сильно изменяющими прошлые обстановки. Мы лицезреем, что эти
смены происходят очень живо, в срок пары лет,
т. е. с эволюционной точки зрения с необычной
скоростью. Отметим, что мы брали образцы, дотрагивающиеся
млекопитающих, т. е. животных, медлительно размножающихся;
для вторых животных, у тот или другой скорость и интенсивность
размножения преимущественно, процесс следует еще стремительнее. Этаким образом,
мы лицезреем, что, вместе с чрезвычайно черепашьими и постепенными
сменами в соглашениях существования, есть и чрезвычайно резкие
и живо настающие конфигурации, к тот или другой животные, тот или другой
они конкретно дотрагиваются, обязаны под опасностью вымирания
приспособиться в чрезвычайно маленький срок.

Этаким образом, темп конфигураций среды, к тот или другой приходится
приноравливаться животным, посещает очень разным. Меж тем
совсем явно, что скорость конфигурации самих животных,
тот или другой в каждом отдельном случае приноравливаются к
на биологическом уровне принципиальному для их изменению среды, соответственна водиться ни в
коем случае не младше, чем скорость конфигураций среды
: ежели
животное при собственной эволюции отстает от конфигураций среды, то
достается дисгармония меж организацией животного и средой
(либо определенными странами среды), т. е. животное
очутится в продолжительно неблагоприятных соглашениях существования, и
настоящий вид начнет вымирать.

Мы, этаким образом, прибываем к очень принципиальному понятию о
значении упомянутой нами выше пластичности организмов: чем
преимущественно пластичность, т. е. чем преимущественно способность
организма живо и сильно модифицироваться, пристраиваясь к
изменениям среды, тем преимущественно для него шансов выжить в борьбе
за существование
.

Есть два метода приспособления организмов к изменениям
окружающих критерий: 1) потомственные конфигурации
организации
— метод, средством тот или другой достигаются
очень полноценные, количественно адаптированные конфигурации
строения и функций животных, метод очень медлительный,
средством тот или другой животные могут приспособиться лишь к
чрезвычайно медлительно протекающим и очень постепенным
изменениям среды, 2) метод ненаследственного
многофункционального конфигурации строения
, средством тот или другой
животные могут приноравливаться к незначимым, но живо
приходящим изменениям окружающих критерий
. И в том, и в
ином вариантах строение организмов переменяется. Два эти метода
приспособления есть и у животных, и у растений.

Не считая их есть еще два метода приспособления, тот или другой
встречаются лишь у животных и тот или другой мы могли бы обозначить
как методы приспособления средством конфигурации поведения
животных без конфигурации их организации
. Они приходят для
нас в особенности увлекательными, и этот вопросец приводит нас к
рассмотрению разнообразных разновидностей психологической деятельности животных
в пространном смысле этого слова.

Мы знаем три главных вида психологической деятельности у
животных, а конкретно, рефлекторную деятельность, инстинктивную и
деятельность, тот или другой мы условно обозначим как «деятельность
мудрого вида». Само собой очевидно, что я тут
разглядываю этот вопросец о психологической деятельности животных
не как психолог и, связывая эти три вида (рефлекс, инстинкт и
«мудрый тип») в одну совместную группу, жажду лишь выразить, что
тут мы располагаем деятельность один-одинехонек порядка. Термином «рефлекс»
мы означаем потомственные, одинаковые, верно
повторяющиеся целесообразные, т. е. приспособительные
реакции организма на специальные раздражения. Обычно
молвят, что рефлекторные деянья выдаются
машинообразностью, определение, тот или другой лишь до ведомой
ступени метко, потому что далековато не постоянно одна и та же реакция
идет за один-одинехонек и этим же раздражением. Рефлекторная
деятельность приходит потомственной, т. е. юное
животное начинает создавать те же рефлекторные деянья,
тот или другой производили его предки без всякого подготовительного
обучения полностью верно.

Метко так же, как и рефлекторная деятельность, инстинктивная
деятельность приходит целесообразной, потомственной и до
ведомой ступени машинообразной, но выделяется от
рефлекторной собственной еще большей сложностью. Тут мы традиционно
обретаем длиннющий ряд трудных целесообразных деяний,
прибывающих ответом на определенное наружнее раздражение.

Деятельность «мудрого» порядка приходит также
целесообразной, но, в отличие от прошлых разновидностей психологической
деятельности, не потомственной и не машинообразной.
Потомственной приходит способность к деятельности
принесенного вида, но не самые деянья, и животные приходят
потомственно очень разными в этом отношении: одни
способны к трудным деяньям «мудрого» порядка, иные к
очень простым, но самые деянья не предопределены
потомственно и в персональной жизни не приходят готовыми,
как рефлексы и инстинкты: для производства определенного
деянья требуется определенная выучка. Дальше эти деянья не
приходят машинообразными: за определенным раздражением могут
руководствоваться очень разнородные деянья.

Сравнивая эти три вида приспособительной деятельности
животных, мы лицезреем полностью светло, что мы можем распланировать их
по генеральному сходству меж ими на две группы: к одной будут
касаться рефлексы и инстинкты, тот или другой выдаются товарищ от
приятеля лишь количественно, к иной деянья «мудрого»
вида: главные потомственны (как деянья), не вызывают выучки и
машинообразны, 2-ые не потомственны, вызывают выучки и в
корпоративном не машинообразны. Совсем светло, что при сопоставленьи с
приспособительными переменами строения животных инстинкты и
рефлексы будут подходить потомственным изменениям
строения органов, деянья «мудрого» вида многофункциональным
изменениям органов.

Рефлексы свойственны цельным животным и в корпоративном добро ведомы:
на их я не буду останавливаться и приведу некие образцы,
объясняющие био значение инстинктов, с одной сторонки,
деяний «мудрого» вида с иной.

В разнообразных группах животных предпочтительное значение располагает
или тот, или иной тип деятельности. Суживая нашу задачку и
встречая в сужденье лишь метамерных
билатерально-симметричных животных, мы обретаем, что в разновидности
членистоногих предпочтительное значение заполучила деятельность
вида инстинкта, в разновидности хордат психика «мудрого» вида; мы
разговариваем, само собой разумеется, лишь о предпочтительном значении, а не о
необыкновенном, потому что, бесспорно, и у членистоногих психика
«мудрого» вида играет знакомую, жаждая и второстепенную, роль
(мы разговариваем генеральным образом о высших представителях этого
вида, насекомых, психика тот или другой сравнимо добро выучена),
и у высших хордат, т. е. позвоночных, есть трудные
инстинкты, как, к примеру, строй инстинкты птиц
и т. д. (Разговаривать о эволюции психики, само собой разумеется,
можнож лишь с ведомыми оговорками, ибо трудность исследования
эволюции психологической деятельности, само собой разумеется, очень
немала, и в наших представлениях о этом процессе бесспорно
еще больше гипотетического компонента, чем в наших сведениях о
эволюции морфологических признаков. Трудность эта станет
понятна читателю, ежели он воспримет в сужденье, что для
вопросца о эволюции психологических параметров палеонтология доставляет
чрезвычайно не достаточно, а конкретно лишь достаточно отрывочные сведения о
строении мозга ископаемых животных и некие, изготовленные на
основании строения ископаемых форм умозаключения о их виде
жизни (Абель). Психоэмбриологическое исследование, т. е.
учение о развитии психологических параметров, вследствие отрывочности
сделанных исследований до этого времени пустило тоже незначительно;
сравнительная зоопсихология в этом отношении доставляет еще
преимущественно, да и тут приходится повсевременно учесть нехватки
самого способа, затрудняющие его использование. Главным из этих
недочетов будет то, что при сравнимо-психическом
исследовании (как и при сравнимо-анатомическом) мы располагаем
процесс с окончательными членами эволюционных шеренг, эволюировавших
самостоятельно товарищ от приятеля, а не с поочередными членами
один-одинехонек и такого же филогенетического шеренги.)

В разновидности членистоногих мы лицезреем постепенное рост
инстинктивной деятельности, при этом у высших представителей
вида, у насекомых, инстинкты сделались диковинно высочайшими и
трудными и достигли высочайшей ступени совершенства, вследствие
что сознательная психика ежели не атрофировалась, то, во
всяком случае, отступила на задний план. Напомню диковинно
трудные строй инстинкты публичных насекомых, соты
пчел, гнезда муравьев и термитов и т. д. Возвышение и
сложность инстинктов насекомых станут светлы для всякого, кто
ознакомится с классической книжкой Фабра либо с наиболее недалекими
нам красивыми службами В. А. Вагнера о инстинктах пауков и
шмелей. Сложность и всепостоянство (машинообразность) инстинктов
тут чрезвычайно светлы метко так же, как их умопомрачительная
необходимость. В качестве образца заберем одну из роющих
ос, сфекса, и поглядим, в каких деяньях выражается ее
инстинкт заботы о потомстве. Вначале оса роет норку,
сообщающуюся тесным коридором с ячейкой, в тот или другой складывается
добыча, служащая едой имеющейся личинке; потом эта добыча
(сверчок) отыскивается и опосля некой борьбы очень
необыкновенным методом делается неподвижной и немощной;
сфекс перевертывает сверчка на спину, удерживает его лапками
и близким жалом колет его в три совсем определенных площади, а
конкретно, в три передних сердитых ганглия брюшной сердитой
цепочки: в итоге добыча остается живой, но
парализованной, так что не может двигаться. После чего сфекс
приносит ее к норке, кладет у входа, влезает в норку, вылезает
из нее, втаскивает туда добычу, откладывает в совсем
конкретное место ее тела яичко, из тот или другой потом
вылупится личинка и, в конце концов, заделывает ячейку; потом в
вторую ячейку откладывается вторая добыча, совсем так же
парализованная и т. д. Необходимость этого
инстинкта удивительна: слабенькая личинка снабжается свежайшей
едой, тот или другой не портится в процесс целой жизни личинки, и
сообща с тем добыча неподвижна в этакий ступени, что не может
сбросить с себя личинку-хищника, насыщающуюся ее телом.
Подобных образцов такого же инстинкта можнож привести много
для вторых насекомых.

Очень занимательно, что этот чрезвычайно непростой ряд инстинктивных
деяний приходит полностью потомственным: животное производит
их без всякой выучки и без всяких конфигураций из поколения в
поколение с примечательной строгостью.

Машинообразность инстинктивных деяний, отличающая их от
деяний, тот или другой нам приходится отнести к виду «мудрых»,
в особенности оказывается на виду при так давать имя оплошностях
инстинкта, иногда верный ход процесса вследствие каких-или
обстоятельств нарушается и окончание его останавливается полностью
напрасным и напрасным, и, тем более, животное
кончает его по разов навсегда найденной рутине. Ежели у
роющей осы, принесшей парализованную добычу, в то пора как
она рассматривает норку утащить добычу, то она некое пора
разыскивает ее, но потом успокаивается и заделывает пустопорожнюю норку
совсем так же, как словно там имелась положена добыча, что
полностью напрасно. Пчелы располагают обыкновение поправлять
покоробленные ячейки сотов, при этом создают ряд трудных
деяний: при обычных соглашениях эти деянья полностью
целесообразны, но пчелы делают те же деянья, иногда
ячейка испорчена наблюдателем и пуста, и деянья совсем
нелепы. Таковых образцов можнож привести самое большее и они
демонстрируют, что инстинкты сущность приспособления видовые,
полезные для облика в этакий же ступени, как и те либо иные
морфологические признаки и настолько же неизменные
. Ежели мы
будем наблюдать за поочередным конфигурацией инстинктов в
процесс жизни насекомого либо паука, то оказывается, что целый
ряд инстинктов сменяет друг дружку и что каждый инстинкт
подходит организации и стилю жизни животного в
определенный период жизни особи: при всем этом каждый инстинкт
определенного периода жизни приходит готовым, действует
определенное пора и заменяется новеньким, этаким же произведенным,
иногда переменяется при личном развитии организация и
стиль жизни особи, к примеру, иногда личинка преобразуется в
куколку и т. д.

Мы лицезреем, этаким образом, что инстинкты сущность приспособления, во
почти всех вариантах чрезвычайно трудные и на биологическом уровне очень принципиальные, и
что приспособления эти приходят полностью крепкими, т. е.
повторяются у каждой особи постоянно из поколения в поколение.
Мы выше поставили вопросец о том, к какой из перечисленных нами
категорий приспособлений рефлексы и инстинкты иметь отношение. Мы
лицезреем, что наш ответ на этот вопросец был правилен и что он
вытекает из самого нрава инстинктов и рефлексов, а конкретно,
из того, что и те и иные потомственны; при всем этом очень
значительно, что потомственным признаком приходит не
способность к деяньям
определенного вида, а самые
деянья с их обычными чертами
, т. е.
последовательностью определенных движений, их нравом
и т. д.

Ввиду того, что и инстинкты и рефлексы приходят
приспособлениями потомственными, они эволюируют метко так же,
как и остальные потомственные признаки, т. е. очень
медлительно и равномерно
, средством суммирования
потомственных мутаций инстинктов (Это более вероятный
метод эволюции потомственных рефлексов и инстинктов по
современному состоянию наших сведений о эволюции
потомственных конфигураций. Если б мы встали на неоламаркистскую
точку зрения и представили, что рефлексы и инстинкты
эволюируют благодаря упражнению и воздействию показных критерий и
потом делаются потомственными, то и этот метод эволюции
приходит очень черепашьим, потому что и по данной догадке
требуется очень большущее число поколений, чтоб
индивидуальности, завоевываемые этаким методом, сделались
потомственными.). Этаким образом, эти очень принципиальные для
организма приспособления сущность приспособления к медлительно
протекающим изменениям наружной среды, и о их мы можем огласить
то же, что например о потомственных морфологических конфигурациях
организма: количественно они могут водиться чрезвычайно крупны, но
протекают чрезвычайно медлительно и оттого не могут располагать значения для
животных, иногда бранные подвергаются условно скорым
неблагоприятным изменениям среды. Другой нрав располагают
психологические характеристики организмов, тот или другой мы относим к
категории «мудрых».

Тут потомственной приходит лишь знаменитая возвышение психики
и способность к определенным деяньям, но самые деянья не
предопределены потомственно и могут водиться очень
разнородными. При всем этом эти трудные деянья не приходят
готовым ответом на определенные показные раздражения либо
внутренние состояния организма, как в вариантах инстинктов и
рефлексов: любая особь выучивается им поновой, в зависимости
от тех наиболее либо наименее необыкновенных критерий, в тот или другой она
живет, чем достигается небывалая пластичность этих
деяний, огромная по сопоставленью с инстинктами.

У читателя может появиться вопросец о том, есть ли в
реальности у животных деянья, тот или другой мы могли бы
отнести к категории «мудрых». Во избежание недоразумений
предуведомляю, что я употребляю этот термин лишь с
классификационной точки зрения, чтоб отличить знакомую
категорию деяний животных от вторых, а конкретно, от тех,
тот или другой мы охарактеризовали определениями «инстинкт» и «рефлекс».
Я тут совсем не вдаюсь в вопросец о том, владеют ли
животные (и ежели владеют, то в какой ступени) самосознанием,
способны ли животные к абстракции и т. д.

Как пример самой густой ступени психологических действий данной
категории мы можем привести так-называемые условные
рефлексы
: животное приучается реагировать повсевременно и до
ведомой ступени машинообразно на раздражение, на тот или другой оно
нормально сиим методом совсем не реагировало. К примеру, у
него начинает выделяться слюна, иногда оно слышит определенный
звук либо при ином раздражении, при тот или иной нормально слюна не
выделялась и этаким образом воцаряется новейший рефлекс. Этот
рефлекс выделяется от нормального вида рефлексов тем что не
потомственен и что он заслужен животным в особенно краткое,
с эволюционной точки зрения, пора. В искусственных соглашениях
условные рефлексы могут водиться нецелесообразны с био
точки зрения, но по аналогии мы располагаем полное основание мыслить,
что полностью целесообразные условные рефлексы, располагающие
приспособительный нрав, могут воцаряться и в
природной обстановке животных и что тут они располагают очень
большущее био значение. Мы знаем, что некие бешеные
животные, к примеру птицы и млекопитающие, живущие на
уединенных островах и не знавшие жителя нашей планеты, при главном
возникновении его водят себя как ручные животные и не опасаются
жителя нашей планеты, не удирают от него и т. д.; при повторном
возникновении его и опосля того, как они испытали неудобства и
угрозы, проистекающие от пребыванья этого новейшего для их
существа, они начинают пугаться и удирать: установился новейший
условный рефлекс. Меж чрезвычайно элементарными условными рефлексами и
несоизмеримо наиболее трудными деяньями, тот или другой животные
выучиваются и в тот или другой, бесспорно, заходит ингредиент
разумности, есть полный ряд постепенных переходов.

Недалека к условным рефлексам и способность бешеных и семейных
животных к дрессировке, т. е. к приобретению новейших
способностей: мы в большей степени знаем эту способность по семейным
животным и благодаря ей животное может создавать очень
трудные и очень целесообразные (само собой разумеется, с людской точки
зрения) деянья. Охотничья собака приучается ложиться и
вставать по команде, следует на свисток к владельцу; следует по его
команде в определенном направлении, знает классические слова
«тубо» и «пиль», подает дичь и т. д. Почти все
комнатные собачки, к примеру пудели, делают еще наиболее
трудные операции: открывают и затворяют двери, приносят
определенные вещи, снимают с владельца шапку, лают по команде,
прогуливаются за покупками и щепетильно приносят их. Всякий знает
дивные вещи, тот или другой делают дрессированные лошадки,
свиньи и иные животные в цирке. Очень занимательно, что к
дрессировке способны не совсем только семейные, да и бешеные и
прирученные животные. Как не тайна, слоны, мортышки, даже
этакие большущие хищники, как львы, тигры, медведи, поддаются
дрессировке и опосля выучки у качественного дрессировщика
делают дивные штуки: носят поноску, скачут сквозь
кольца, маршируют и т. д. В знаменитых отношениях эти
трудные деянья недалеки к элементарным условным рефлексам, о
тот или другой мы лишь что разговаривали, но сообща с тем они выдаются
от их тем, что, во-главных, они несоизмеримо труднее,
во-вторых, тем, что в их, бесспорно, до ведомой ступени,
заходит тот ингредиент, тот или иной мы у жителя нашей планеты относим к категории
ума. Само собой разумеется, я сиим не жажду огласить, что животное осознает
идеи и цели жителя нашей планеты, тот или иной с ним располагает процесс, т. е.
что собака, тот или другой охотник принуждает идти у ноги, осознает,
что он побаивается, что она спугнет дичь и т. д. Но
всякий, кому приходилось дрессировать собаку либо лошадка,
знает, что одна из ключевых проблем дрессировки состоит в
том, чтоб достигнуть, что бы животное сообразило то, что от него
вызывают. Огласить, что мы располагаем тут процесс лишь с условным
рефлексом, чуть ли можнож. В разбор этого теснее психического
вопросца я вдаваться не буду, да он для нас и не главен. Для нас
занимательно, что как у семейных, так и у бешеных животных при
знаменитых соглашениях (приручении и дрессировке) инсталлируются
в сравнимо краткое пора и элементарные, и чрезвычайно трудные, и
рослые пласты новейших деяний, тот или другой животное в обыкновенной
обстановке не производит и без данной выучки не способно
произвести. По аналогии мы располагаем полное право заключить, что
высшие позвоночные (птицы и млекопитающие) и в природной
обстановке могут получать новейшие повадки и способности,
вызывающие пласты трудных деяний, теснее на биологическом уровне
целесообразных.

Здесь может взять колебание в том, вероятна ли таковая выучка
(дрессировка) без дрессировщика. Наблюдения над семейными
животными, а частично и над одичавшими избавляют это колебание: мы
знаем, что птицы и млекопитающие сами, без дрессировки
выучиваются новеньким для их и трудным деяньям. Собаки и кошки
выучиваются открывать двери, доставать пищу из числа тех площадей (шифанеров,
полок), куда она спрятана, и т. д. Юного шимпанзе
(тот или другой изучила Н. Н. Котс), иногда он разыгрался,
приманили в клеточку с 2-мя дверцами, одной закрытой, иной
раскрытой, и для приманки положили в нее грушу; бегая, он
незначительно приоткрыл закрытую дверцу, позже живо вбежал в
обнаруженную дверь, поймал грушу и выскочил в вторую дверцу
клеточки. Одно пора у меня жил попугай, тот или иной сам научился
открывать дверцу собственной клеточки, запертую на задвижку. Сходственные
образцы демонстрируют, что животные, по последней мере, высшие
позвоночные способны производить новейшие и целесообразные
методы поведения полностью без помощи других.

Образцы, тот или другой мы приводили до этого времени, дотрагиваются прирученных
животных; приходит вопросец происходит ли то же и в
природной обстановке, т. е. способны ли бешеные
животные производить под воздействием конфигураций наружной среды
новейшие методы деянья и, новейшие повадки приспособительного
нрава
? Аналогия с прирученными животными приходит
мощным доводом в выгоду этого догадки, да и не считая
данной аналогии водятся, как мне как будто, указания на то, что
этакие повадки вправду вырабатываются. Трудность заключения
этого вопросца содержится в значимой ступени в том, что
наблюдение животных в их природной обстановке постоянно
проблемно и что нам приходится в предоставленном случае
воспользоваться мат-лом, доставляемым нам странниками,
коллекционерами, охотниками и т. д., к наблюдениям
тот или другой зоопсихологи, в особенности современные, склонны касаться
очень скептически. Встречая, что осмотрительность по отношению к
достоверности извещаемых сведений, само собой разумеется, тут нужна в
той же ступени, как и по отношению ко всяким остальным
наблюдениям био нрава, как, к примеру,
условно периода гнездования, перелета и т. д.,
я мыслю, что мы легко можем ввиду индивидуальности постановки
нашего вопросца воспользоваться этими принесенными. Процесс в том, что
зоопсихологи совсем правосудно иметь отношение скептически к
объяснениям, приносимым наблюдателями деяний животных,
иногда, к примеру, согласованные деянья публичных насекомых
приписываются их обоюдной симпатии, иногда молвят о необычной
«догадливости» пчел либо муравьев и о «разумности»
постройки гнезд птиц либо жилищ бобров и т. д.; но
для нас не увлекателен вопросец о том, что ощущают те либо другие
из осматриваемых нами животных при собственных деяньях, что они
мыслят, одним словом, вопросец о девственно психической сторонке их
деятельности (оттого мы и употребляем этакие неопределенные
определения, как «деянья вида мудрых»): мы ставим вопросец о
том, в какой мере и как быстро способны высшие
животные изменять нрав собственных приспособительных деяний
при изменении показных критерий
. Трудность проверки
условно бешеных животных состоит в том, что нам приходится
зачислять в сужденье лишь те сторонки их поведения,
тот или другой дотрагиваются, бесспорно, новейших для их критерий
существования: этаким образом, отпадает целый ряд проявлений их
психологической деятельности, в тот или другой мы могли бы подозревать
существование теснее установившихся повадок и инстинктов,
к примеру их поведение при ловле обыкновенной добычи, методы
спасения от обыкновенных противников и т. д. Встречая во
интерес это ограничение, мы, тем более, обретаем ряд
образцов, тот или другой демонстрируют нам, что высшие позвоночные
приноравливаются к бесспорно новеньким для их договорам.

Рузвельд в свойском странствии по Африке приводит факт, что
слоны изменили свойское поведение с того времени, как за ими встали
охотиться охотники с дальнобойными винтовками: они не стали
пастись в раскрытой местности, где к ним охотник может
подкрасться издали и применять свойское дальнобойное орудие, а
встали держаться в лесу, где их найти еще сложнее и где
дальнобойное орудие не доставляет превосходств; охота за ими
стала еще сложнее и истребление приостановилось.
Занимательно, что носороги, еще наиболее тупые, не завоевали
данной повадки и оттого усиленно истребляются.

Это изменение у слонов вышло чрезвычайно живо, в процесс
один-одинехонек поколения, так что о потомственном изменении инстинкта
тут разговаривать нельзя. Совсем подобное изменение в
привычках вышло у бизонов в Канаде: они тоже под воздействием
преследования из степных животных сделались лесными и тоже в
краткое пора.

С осматриваемой точки зрения очень соответствующим приходит
отношение бешеных животных к разнообразного рода ловушкам; тут
животное встречается с совсем новенькими для него
угрозами, тот или другой приготовляет ему человек, и изменение его
поведения опосля сравнимо немногих опытов приходит очень
показательным. Песцы, тот или другой клали приманку, соединенную
шнуром с настороженным ружьем, сначало ее хватали и
гибнули, но очень быстро встали прорывать ход в снегу и
схватывать приманку снизу, так что выстрел не попадал в их, и
они благоприятно утаскивали добычу. В качестве подобного
образца упомяну о так давать имя «контроблавах» на оленей:
иногда в принесенной местности произведено немного облав, то
поведение оленей переменяется, и они, заместо того чтоб бегать
от гула, производимого загонщиками на быть достойным тихо и
спрятанных охотников, начинают бегать на шум, т. е. на
загонщиков, проталкиваются сквозь их линию и этаким образом уходят.
Это останавливается так неизменным, что стрелкам приходится
останавливаться сзади загонщиков, и тогда олени нарываются на
их.

Некие достойные внимания случаи такового конфигурации поведения водились
сообщены мне нашим знаменитым орнитологом, проф. П.П.Сушкиным,
и ввиду авторитетности наблюдающего я их тут приведу. Ежели
коллекционер сторожит плотоядную птицу у гнезда с птенцами
(П.П.Сушкин следил это условно соколов), то давнишние
птицы, заметив охотника, не подлетают к гнезду и держатся от
него на почтительном расстоянии; при всем этом птенцы, сидя без
корма, голодают и пищат. В данном варианте время от времени давнишние птицы,
принося еду для птенцов, не спускаются с ней в гнездо, а
пролетая высоко над ним, т. е. вне выстрела охотника,
кидают добычу в гнездо: окончательна, она далековато не постоянно падает
к птенцам, но все-таки время от времени попадает и съедается. Здесь мы
лицезреем ряд трудных деяний очевидно приспособительного нрава,
тот или другой чуть ли можем объяснять по другому, как употребляя этакие
определения, как «догадливость, сметка» и т. д.
Иной вариант тоже очень отличителен: ежели ворона пробует
утащить птенца из выводка семейных уток, то вначале она легко
кидается на утят и время от времени ей удается поймать утенка и
утащить его; но ежели ветхая утка отбила нападение и повторные
пробы нападения не удаются (давнишние утки охраняют птенцов
очень ожесточенно и собирают утят под себя), то ворона
начинает сильно голосить, и обычно на вопль прилетает
вторая ворона и атака восстанавливается вдвоем: одна из ворон
атакует на утку и дразнит ее, стараясь отвлечь от утят, а
вторая держится в сторонке и пользуется в мгновение, иногда утка
занята дракой с ее компаньонкой, чтоб поймать утенка и
утащить его. По сужденью П. П. Сушкина, факт, что сначало
атака делается одной птицей и лишь в случае неудачи
вторая призывается на подмога, указывает, что мы располагаем тут
не неизменный инстинкт, а ряд личных деяний
приспособительного нрава. Расценивая теоретическое значение
лишь что приведенных образцов, мы обязаны направить интерес
на кратковременность того периода периода, в процесс
тот или другой вырабатывается изменение поведения животных: тут мы
располагаем развитие психологической деятельности, совсем хорошей
от инстинктивной и, напротив, очень схожей на
догадливость жителя нашей планеты, где опосля пары «попыток»
выбирается более целесообразный способ поведения.

Ежели мы сравним все так условно лишь что
осмотренного нами вида деяний высших животных, то мы можем
сделать немного небезынтересных для эволюционной теории
заключений.

1. У высших позвоночных животных обширно всераспространены
деянья, тот или другой в отличие от потомственных рефлексов и
инстинктов мы располагаем полное право отнести к виду, тот или иной мы
означали условно термином «мудрый»; в низшей форме эти
деянья подступают под тип элементарных условных рефлексов; у наиболее
высоко быть достойным животных они усложняются так, что
приближаются к деяньям, тот или другой мы у жителя нашей планеты означаем как
произвольные и мудрые деянья.

2. В отличие от инстинкта эти деянья не потомственны
и сиим выдаются от инстинктов и рефлексов;
потомственными признаками приходят тут не самые
деянья как таковые, а лишь некая возвышение психологической
организации
(возможности к конструкции новейших ассоциаций
и т. д.).

С био точки зрения, т. е. с точки зрения
приспособляемости животных, мы располагаем тут фактор чрезвычайной
значимости, био значение тот или другой до этого времени не имелось
довольно оценено: значение его состоит в том, что он в
очень значимой ступени увеличивает пластичность животных
по отношению к скорым изменениям среды
. При изменении
показных критерий животное отвечает на него не конфигурацией
собственной организации, а скорым конфигурацией близкого поведения
и
в чрезвычайно великом числе случаев может приспособиться к новеньким
договорам очень быстро.

Чтоб оценить значение этого фактора (мы разговариваем конкретно о
био значении его), нам нужно принять в сужденье
факт, что почти все органы высших животных приходят органами с
полиморфными функциями, Мы знаем, что очень почти все
органы животных, располагающих отношение к наружной среде, способны к
достаточно разнородным функциям. Это положение дотрагивается,
сначала, органов движения: мы лицезреем, к примеру, что
конечности высших позвоночных способны к смене функции
без всякой смены строения. Крылья больших птиц
служат для полета, но в случае надобности птица ними пользуется
как органами нападения и защиты: соколы наносят крыльями
мощные удары и скидывают при случае добычу со скал ударом
крыла. Задние лапы птиц служат не совсем только для передвижения на
миру (первичная функция задней конечности), да и для
обхватывания ветвей при сидении на их, схватывания и
перенесения добычи при полете, для нападения и охраны. То же
можнож огласить и о передних лапах почти всех млекопитающих, тот или другой
служат для бегания, для лазания, для плавания и в качестве
органов защиты и т. д. Даже ноги копытных животных,
еще наиболее специализованные, чем пятипалые конечности,
служат и в качестве органов передвижения, и в качестве органов
защиты. Напомню о диковинно разнородных функциях целых
4 конечностей обезьян и лемуров; о разнородных
функциях рта и зубов чрезвычайно почти всех млекопитающих и клюва у
неких птиц, к примеру попугаев; о диковинном обилии
деяний, тот или другой может произвести близким хоботом слон,
и т. д. Даже пищеварительный канал способен к достаточно
разнородным функциям: мы знаем, что почти все животные,
нормально насыщающиеся предопределенной едой, как, к примеру,
млекопитающие, у тот или другой о роде еды, тот или другой они кормятся,
можнож судить по строению зубов, перебегают в случае нужды к
иному виду еды, к примеру от мясной к растительной либо от
мясной к кормлению насекомыми, и легко переваривают эту еду.
Я не буду останавливаться на доскональном перечислении таковых
образцов органов с полиморфными функциями: всякий читатель,
немного знакомый с биологией, их просто подыщет сам.

Для меня принципиально лишь отметить, что у почти всех высших животных
(мы их тут и располагаем генеральным образом ввиду) есть
полиморфизм функций экзосоматических органов : вторыми
словами, предоставленное животное может употреблять один-одинехонек и этот же
орган, обладающий отношение к окружающей среде, для пары,
плотно очень непохожих товарищ на приятеля функций.

Мы можем потребовать себя, от что зависит тот факт, что животное
в знаменитый фактор собственной видовой жизни вдруг станет
употреблять настоящий орган для функций, для тот или другой его прородители
этот орган не употребляли?

Ежели мы примем в расплата не совсем только быстроту и легкость
конфигурации поведения животных при наличности того вида психики,
тот или иной мы обозначили как «мудрый», да и полиморфность
функций органов, то нам станет понятно все непомерное значение
этого вида психологической деятельности как фактора
приспособления
. Мы привели ряд образцов наиболее либо наименее
трудных и целесообразных конфигураций поведения животных при
соответствующих конфигурациях критерий существования; мы можем
представить для себя, что конфигурации эти могут водиться еще больше
полноценными, ежели животные будут при всем этом воспользоваться
близкими органами для немного других цельнее, чем они воспользовались
ними ранее; тогда конфигурации поведения могут привести к очень
веским изменениям в стиле жизни животного. К примеру,
наземное животное может сделаться методом описанного нами
конструктивного приспособления из бегущего лазающим либо роющим без
конфигурации собственной организации, т. е. в очень маленький
просвет периода
.

Прибавим к произнесенному еще некие уразумения условно
деятельности «мудрого» вида. Следя жизнь высших животных,
у тот или другой эта психика развита до ведомой ступени вышины, мы
лицезреем, что всякое этакое животное живет в среднее пора посреди
критерий, жаждая и в достаточной мере трудных, но в корпоративном
циклических; оно располагает процесс с определенными договорами
неорганической природы, определенным видом растительности
принесенной местности, предопределенной и в корпоративном знакомой ему фауной,
само собой разумеется, в той мере, как эта фауна, т. е. иные
животные, дотрагиваются его в качестве соперников, противников, добычи
либо нужных для него животных. Для того чтоб выжить при этих
принесенных и определенных соглашениях, требуется определенная возвышение
«мудрой» психики, и в среднем животные, адаптированные к
предоставленным договорам, ею и владеют.

Но ежели обстановки резко и живо поменяются в неблагоприятную
страну, т. е. ежели покажется новейший и страшный неприятель (мы
берем этот твердый пример для наглядности), то предоставленному облика
доведется приноравливаться к сиим новеньким договорам средством
скорого конфигурации определенных сторонок близкого
поведения
. Природно мыслить, что при этих соглашениях
выживут и приспособятся, т. е. окажутся способными живо
и разумно поменять свойское поведение и выработать новейшие
повадки, особи с потенциально наиболее высочайшей психикой,
т. е. животные более разумные и более способные:
разговаривая метафорически, выживут «изобретатели» новейших методов
поведения
. Вторыми словами, при эволюции сиим методом
увеличивается возможная психика, при этом процесс тут
следует теснее о потомственном росте психологических
возможностей принесенного вида. Этот процесс, как и иные
потомственные процессы, следует, само собой очевидно, чрезвычайно
медлительно
. Иногда животное приспособилось к наступившим
изменениям и установилось некое новое состояние
равновесия, так огласить, некая рутина жизни, то эта
интенсивная изобретательность, игравшая крупную роль в период
мощного конфигурации критерий, не требуется, и животное ее может
традиционно не проявлять, но способность к ней, так огласить,
некий «запасной мозг» в психике животного сохраняется и при
случае, т. е. при пришествии новейшего конфигурации критерий,
может проявиться, Этаким образом, мы прибываем к заключению (я
иметь отношение к этому предположению лишь как к догадке), что
высшие позвоночные животные (птицы и млекопитающие) в корпоративном
разумнее, чем эта как будто при наблюдении их в нормальных соглашениях их
жизни. Мне как будто, что опыты дрессировки бешеных животных
(в особенности таковых, от тот или другой по договорам их существования
тяжело ожидать высочайшей психики, как, к примеру, тюлени либо
морские львы) полностью подтверждают эту догадку о «запасном
разуме» млекопитающих. Быть может, эта догадка могла бы
оказаться полезной при суждении о необыкновенных проявлениях
разума животных, тот или другой мы располагаем у лошадок Краля, собак проф.
Циглера и т. д. Вдаваться в разбор этих вопросцев,
вызывающих намеренно психического разбора (от тот или другой я в
данной статье сознательно уклоняюсь), я не буду.

В прошлом мы сделали некую попытку демонтировать методы,
посредствам тот или другой животные приноравливаются к разным
изменениям среды, и пришли к заключению, что методов этих два,
при этом любой из их может в близкую очередь водиться подразделен на
две категории: главный тип сочиняют потомственные
конфигурации, тот или другой приходят методом, средством тот или другой
животные приноравливаются к чрезвычайно черепашьим, но сообща с тем и
чрезвычайно веским изменениям среды. Средством
потомственного конфигурации переменяются: а) организация животных
(и вырабатываются те бесчисленные приспособительные конфигурации,
тот или другой нам ведомы на основании принесенных палеонтологии и
сравнительной морфологии), б) рефлексы и инстинкты животных,
при этом переменяется потомственно самое поведение животных; в
неких вариантах это изменение поведения происходит без
конфигурации строения органов, в вторых сопровождает его, потому что
эволюция новейшего конструктивного, а плотно и пассивного, органов
постоянно просит конфигурации поведения животного.

Ко второму виду приспособления иметь отношение
ненаследственные приспособления, тот или другой в близкую очередь
приходят приспособлениями к скорым, жаждая и не в особенности
веским изменениям в соглашениях существования животных;
сюда иметь отношение: а) те конфигурации строения, тот или другой мы, за
отсутствием наилучшего термина, обозначили как многофункциональные
конфигурации строения животных, и б) изменение поведения
животных, происходящее без конфигурации их строения под воздействием
тех психологических действий, тот или другой мы отнесли к «мудрому»
виду. Отметим, что в основанию и тех и вторых приспособлений
лежит, в баста баста, потомственное изменение: способность
животных к приспособительным реакциям на раздражения,
зарабатываемые из наружной среды, очень разнообразна у разнообразных
животных, и мы располагаем полное основание мыслить, что ежели не сама
реакция, то способность к ней потомственна и эволюирует по
виду потомственных конфигураций. Напомню о различиях в
возможности к регенерации у разнообразных животных, условно
тот или другой мы с большущий вероятностью можем огласить, что они
произошли от совместных предков. То же самое можнож огласить о
психологических деяньях мудрого вида: самые деянья не
потомственны, но способность к ним приходит потомственной и
согласно этому эволюирует чрезвычайно медлительно. Указанное
распределение можнож выразить, следовательно, этакий
классификационной схемой:

I. Потомственные приспособления к чрезвычайно черепашьим
изменениям среды
:

1) потомственные конфигурации строения животных;

2) потомственные конфигурации поведения без конфигурации
строения (рефлексы и инстинкты);

II. Ненаследственные приспособления к сравнимо скорым
изменениям среды
:

1) многофункциональные конфигурации строения животных;

2) конфигурации поведения животных «мудрого» вида.

Мы лицезреем этаким образом, что есть немного хороших товарищ
от приятеля методов приспособления животных к окружающей среде,
средством тот или другой они приноравливаются к изменениям
протекающим с многообразной скоростью. Эти виды приспособления до
ведомой ступени самостоятельны товарищ от приятеля, т. е. в одних
эволюционных линиях посильнее развиты одни, в вторых иные. Я
не буду досконально разбирать тут значение потомственных (I,
1) и ненаследственных (II, 1) приспособительных конфигураций
строений животных и лишь кратко остановлюсь на эволюции
2-ух других разновидностей приспособления средством конфигурации
деяний и поведения животных.

Ежели мы заберем членистых и членистоногих животных, начиная от
аннелид и оканчивая насекомыми и пауками как высшими
представителями, то увидим, что тут прогрессивно развивалась
деятельность рефлекторно-инстинктивного вида, так что у высших
представителей членистоногих, насекомых и пауков инстинкты
добиваются высочайшей ступени трудности и совершенства. У почти всех
публичных и одиноких насекомых и чрезвычайно почти всех пауков мы
обязаны признать, что психологическая деятельность этого вида
добивается необыкновенной вышины, трудности и необходимости:
напомню строй инстинкты пауков, публичные и
строй инстинкты насекомых, инстинкты заботы о потомстве
у тех и вторых и т. д. В каждом из таковых инстинктов
мы располагаем длиннющий ряд чрезвычайно метко регулированных и жестко
циклических деяний, тот или другой при нормальных соглашениях
существования препровождают самые дивные образцы
приспособления животных к совсем определенным договорам
существования. Но даже у тех форм членистоногих, у тот или другой
инстинкты достигли высочайшей ступени трудности и совершенства,
психологическая деятельность этого вида, тот или иной мы обозначили как
«мудрый», быть достойным условно очень густо. Приспособление
средством смены метода деяний и выучки у их,
по-видимому, играет очень маленькую роль (Нужно огласить, что
этот род психики у членистоногих изучен сравнимо не достаточно,
потому что исследователи направляли предпочтительное интерес на
исследование инстинкта и их эволюции; быть может, имелось бы очень
занимательно проверить существование условных рефлексов у
насекомых и паукообразных; как мне не тайна, таковых
исследований изготовлено не имелось.).

Как мы можем судить, эволюция приспособлений с помощью
конфигурации поведения животных тут вульгарна в страну
прогрессивного развития потомственно концентрированного поведения
(инстинкта).

В ином линии билатерально-симметричных животных, а конкретно у
хордат, мы лицезреем, что эволюция вульгарна в направлении
прогрессивного развития психики «мудрого» вида, т. е.
потомственно не регистрированных деяний. Нельзя огласить, чтоб
инстинктов в этом линии не имелось, но в корпоративном они еще наименее
трудны и наименее всераспространены, чем у высших членистоногих, и к
ним повсевременно примешиваются деянья «мудрого» вида: это мы
лицезреем даже в тех вариантах, иногда мы располагаем процесс со трудными
инстинктами высших позвоночных, как, к примеру, с инстинктом
постройки гнезд птиц либо заботы о детенышах у амфибий, птиц и
млекопитающих.

Ежели же мы заберем тот тип психологической деятельности, тот или иной
мы обозначили термином «мудрый», то в линии позвоночных мы, в
корпоративном, лицезреем, что он развивался прогрессивно: у рыб и амфибий
он, как мы можем судить, сводится к сравнимо элементарным
условным рефлексам, важно труднее он у пресмыкающихся и
добивается близкого высшего развития у птиц, с одной сторонки, у
млекопитающих с иной. И у тех и у вторых приспособления
средством конфигурации поведения в процесс персональной жизни
располагают непомерное био значение и разрешают высшим
представителям этих 2-ух групп живо приноравливаться к очень
разнородным договорам и к очень живо приходящим
изменениям в бранных, Это посещает в особенности светло видно, иногда
животным приходится приноравливаться к изменениям, вносимым в
их жизнь человеком.

Величайшее значение приспособлений этого вида мы, само собой разумеется,
лицезреем при эволюции жителя нашей планеты, где они, бесспорно, игрались
главенствующую роль. Можнож огласить, что благодаря развитию
сознательно-мудрой психики способность непринужденных
предков жителя нашей планеты и самого жителя нашей планеты к приспособлению повысилась
в неописуемой ступени и что конкретно благодаря данной возможности
человек и занял не совсем только в линии млекопитающих, да и в линии
целых животных доминирующее положение: он может приноравливаться
в очень краткое, с эволюционной точки зрения,
пора решительно ко всяким изменениям и договорам
существования.

Быть может, имелось бы занимательно сопоставить с данной точки зрения
методы приспособления животных и жителя нашей планеты к изменениям
показных критерий: при этаком сопоставленьи мы лицезреем, что
условное значение отдельных причин приспособления,
тот или другой мы лишь что разглядели, очень разно в различных
группах животных и у жителя нашей планеты. Представим для себя, что
какое-нибудь млекопитающее животное переселяется из теплого
климата в прохладный и приноравливается к новеньким договорам
существования. Традиционно мы лицезреем, что у него вырабатываются
новейшие приспособления, т. е. что организация его методом
потомственного конфигурации очень сильно переменяется и что
оттого самый процесс переселения грызть процесс очень
медлительный: корпоративные покровы животного переменяются этаким образом,
что они делаются способными защитить животное от мороза;
согласно этому происходит целый ряд конфигураций во
внутренних органах, плотно переменяется окраска животного
и т. д. Подобные конфигурации мы лицезреем, иногда
млекопитающее из лесного делается степным, иногда оно
переиначивает еду и т. д. Даже этакие незначимые
различия, как кормление травкой и кормление ветками деревьев,
сопровождаются переменами строения: мы знаем, к примеру, что у
обычного носорога на верхней губе есть пальцевидный
придаток для захватывания ветвей, тот или другой нет у белоснежного
носорога, кормящегося травкой. Всякому ведомы дивные
приспособления в языке и лапах дятлов, выработавшиеся как
приспособления к сравнимо незначимым изменениям в
стиле жизни и методе кормления: лазанию по стволам деревьев и
добыванию насекомых и их личинок из-под кожуры и из щелей
бранных. Напомню, что эти образцы иметь отношение и к птицам и к
млекопитающим, у тот или другой приспособление средством конфигурации
поведения играет крупную роль.

Обращаясь к человеку, мы лицезреем, что подходящие и даже
еще старшие конфигурации в стиле жизни, переселения в
совсем другой климат, очень полноценные конфигурации в
методе кормления и т. д. не отразились на его
организации, и к этаким очень веским, с био
точки зрения, изменениям человек пристраивался лишь
переменами близкого поведения и собственных повадок. Переселяясь в
прохладный климат, человек не изменяет собственной организации, но
изменяет близкую одежду, свойское жилье и т. д. При
встрече с новеньким и небезопасным неприятелем он не производит новейших
органов нападения и охраны, рогов, клыков, чешуй
и т. д., но изобретает новейший метод борьбы,
новое орудие. Вторыми словами, человек теснее на чрезвычайно ранешней
стадии собственной эволюции начинает подменять новейшие органы новенькими
орудиями. Там, где животное для приспособления к новеньким
договорам существования производит новейшие индивидуальности
строения, вызывающие непомерных интервалов для собственной эволюции,
человек изобретает (при той же организации) новейшие орудия,
тот или другой фактически подменяют ему органы: одежду, согревающую
его, огонь для варки еды, каменный топор, увеличивающий множество
его удара, копье, дозволяющее ему поражать неприятеля на
расстоянии, лук и стрелы, увеличивающие это расстояние,
и т. д. Благодаря членораздельной речи человек
завоевал способность живо передавать новое изобретение либо,
с нашей точки зрения, новое приспособление остальным людям, чем
возросла легкость обучения; слово, песня и потом письмо
укрепляли всякое новое изобретение, сделали вероятным его
передачу из поколения в поколение и облегчили его
усовершенствование и т. д.

Я не буду разбирать эту страну эволюции жителя нашей планеты в элементах,
потому что эта выходит далековато за границы моей задачки: например
довольно, чтоб представить, что тот тип деятельности, тот или иной
мы у животных означали как «мудрый» и тот или иной у жителя нашей планеты
теснее в полной мере заслуживает этого имени, был у жителя нашей планеты
диковинно принципиальным фактором прогрессивной эволюции. Генеральное
значение этого фактора содержится в том, что он до последних
границ повысил способность жителя нашей планеты к приспособлению
,
сделав его созданьем в самой высочайшей ступени пластичным по
отношению к изменениям среды.

Эволюция «приспособлений средством конфигурации поведения без
конфигурации организации» вульгарна в дивергирующих направлениях по
двум генеральным маршрутам и в 2-ух разновидностях животного королевства достигла
близкого высшего развития. В разновидности членистоногих прогрессивно
эволюировали потомственные конфигурации поведения, инстинкты, и
у высших представителей их, у насекомых, мы обретаем
небывало трудные и свершенные, адаптированные ко цельным
элементам стиля жизни инстинктивные деянья. Вся жизнь
публичного насекомого введена в классические рамки, подчинена
жестко предопределенной рутине. Каждый циклический вариант
ежедневной жизни муравья либо паука служит стимулом, вызывающим
к деятельности определенную инстинктивную реакцию: все управляла
поведения потомственны и даны разов навсегда. Но этот непростой и
безукоризненный аппарат инстинктивной деятельности приходит сообща
с тем и очень массивным : ежели происходит изменение в
соглашениях среды, то изменение деятельности, средством
тот или другой животное может приспособиться к новеньким договорам (ежели
оно к ним приноравливается сиим методом, а не развитием новейших
органов), совершается небывало медлительно, так что к
скорым изменениям животное сиим методом приспособиться не
может. Этаким образом, мы тут располагаем тип животных чрезвычайно
свершенных, с высоко быть достойным психикой, но у тот или другой
пластичность организации не превосходит пластичности,
достигаемой средством потомственного конфигурации организации.

В разновидности хордат эволюция вульгарна по д


Posted in ЭкоМедицина by with comments disabled.