Эволюция и психика
Задачей истинней статьи прибывает разбор вопросца о значении
многообразных методов, средством тот или иной совершается
приспособительная эволюция животных и определение, какую роль
играют эти отдельные причины и приспособлении животных к
окружающей среде. Тяжба в том, что в сочинениях о эволюции
творцы в большей степени останавливаются на основном и более
кидающемся в глаза из этих причин, а конкретно, на
потомственном изменении органов животных, и ему
уделяют практически необыкновенное заинтересованность.Задачей истинной статьи прибывает разбор вопросца о значении
разных методов, средством тот или иной совершается
приспособительная эволюция животных и определение, какую роль
играют эти отдельные причины и приспособлении животных к
окружающей среде. Процесс в том, что в сочинениях о эволюции
создатели предпочтительно останавливаются на основном и более
кидающемся в глаза из этих причин, а конкретно, на
потомственном изменении органов животных, и ему
уделяют практически необыкновенное интерес. Но кроме
потомственного конфигурации органов водятся к тому же конфигурации
поведения (behaviour) животных без конфигурации их
организации, тот или другой играют огромную роль в эволюционном
процессе и служат великими средствами приспособления животных
к окружающей среде: значение этих причин, с био
точки зрения, их роль в эволюционном процессе и
отношения меж ими и потомственными переменами
строения животных, как мне как будто, недостаточно выяснены, и в
разборе этих вопросцев, и лежит центр масс истинной статьи
(От данной для нас постановки вопросца зависит некая неравномерность
в распределении проводимого субстанции: на совместной характеристике
эволюции, на вопросце о потомственных конфигурациях органов
(очень тщательно разобранном н эволюционной литературе), а
также на ненаследственных конфигурациях организации я сознательно
останавливаюсь очень кратко. Во избежание недоразумений
отмечу, что разговаривая о психологической деятельности животных, я
разглядываю ее только лишь с био точки зрения,
безукоризненно сохраняя в стране аккуратно психическую страну:
психика животных интересует нас тут только лишь как фактор
эволюционного процесса, а не сама по для себя. Сиим, меж иным,
объясняются некие индивидуальности употребляемой мною
терминологии.).
Принципиальным и очень крепко определенным результатом эволюционного
учения в его современной форме прибывает положение, что
эволюция животных грызть эволюция приспособительная,
т. е. что она состоит в развитии признаков,
подходящих той среде, в тот или другой живут сведения животные.
Иным эким же принципиальным результатом мы можем считать положение,
что эволюционный процесс располагает эктогенетический
нрав, т. е. что он происходит под воздействием конфигураций
наружной среды, в тот или другой живут животные. Выработку новейших
приспособлений мы обычно означаем как прогресс в
эволюционном процессе, но тут для осознания нрава
эволюции нужно распознавать меж прогрессом
биологическим, с одной сторонки, и прогрессом
морфологическим (анатомическим и гистологическим) и
физиологическим — с иной.
Мы можем представить для себя, что эволюирует бегло живущее
животное, к примеру насекомое, и что оно перебегает к еще больше
подвижному стилю жизни. Представим что оно заслуживает
способность летать, не утрачивая возможности к передвижению на
свету; у него разовьются новейшие органы, крылья, с их скелетом,
мускулами и нервишками, вторыми словами, организация и функции
предоставленного животного станут наиболее трудными; можем представить
для себя и иной вариант, а конкретно, что не выработается новейших
органов, но что функции былых органов повысятся и
согласно этому поменяется и самое строение
подходящих органов: и в том и в ином вариантах мы будем
располагать совместный био прогресс, т. е. животное
выживет в борьбе за существование численность, особей его
повысится, и вид распространится географически, параллельно
этому мы будем располагать и прогресс морфологический (органы
сделаются труднее, могут взять новейшие органы
и т. д.) и физиологический (функции эволюционирующих
органов повысятся); тут био, морфологический и
физиологический прогресс организма как целого следует
параллельно.
Но мы можем представить для себя и иную вероятность: что
животное такого же вида от беглого стиля жизни перейдет к
паразитному, тот или другой может представить для него при принесенной
организации и предоставленных договорах определенные выгоды, ибо при
паразитом стиле жизни животное защищено от противников в этакий же
ступени, как его владелец (т. е. животное еще наиболее
большое и мощное) и оно постоянно без усилий обретает для себя готовую
еду. Животное приспособится к сиим соглашениям паразитного
стиля жизни, и для него переход к паразитизму будет,
бесспорно, биологическим прогрессом, подсобляющим ему
выжить в борьбе за существование; но этот био
прогресс будет сопровождаться морфологическим
регрессом, ибо у животного, переходящего к паразитному
стилю жизни, обычно дегенерируют в большей либо наименьшей
ступени органы, нужные для беглой жизни в трудных и
меняющихся договорах среды, к примеру органы движения, органы
нападения и охраны, органы высших эмоций и т. д.
Морфологически и физиологически животное регрессирует: тут
био прогресс сопровождается морфологическим и
физиологическим регрессом. Мы лицезреем, что победа в борьбе
за существование поступает, в сути, только лишь
биологическим прогрессом; морфологический же (и
физиологический) прогресс либо регресс в итоге организма зависят
от того направления, в тот или другой следует в принесенную эру
жизни облика эволюционный процесс.
Мы на данный момент упомянули о совместном регрессе организации, тот или другой
выражается, в окончательном счете, в утрате (дегенерации)
определенных органов без подмены их наиболее абсолютными;
напомню, что и прогрессивная эволюция органов сопровождается
постоянно явлениями регресса: иногда определенный орган переменяется
прогрессивно, то некие числа его, тот или другой оказываются
неприспособленными при изменившихся договорах существования,
дегенерируют и заменяются новенькими необыкновенностями, подходящими при
новейших договорах; в этом и состоит процесс приспособления. О
совместном регрессе мы обладаем право разговаривать только лишь в тех вариантах,
иногда определенные органы дегенерируют, не заменяясь вторыми с
той же либо недалекой функцией, как это густо посещает при переходе
к паразитному либо к сидящему стилю жизни. Частичный регресс
прибывает действием, обыкновенно провождающим морфологические
прогрессивные конфигурации.
Я в прошлом кратко и чрезвычайно поверхностно охарактеризовал
то, что выразил в принесенном в начале данной для нас статьи определении
эволюционного процесса: эволюция животных грызть эволюция
приспособлений и совершается под воздействием и в согласовании с
переменами окружающей среды. Я не буду останавливаться
тщательно на том, что экое мы означаем термином «среда», и
отвечаю только лишь, что этот термин нужно осознавать в
обширном смысле слова, разумея под ним всю сумму
соглашений, располагающих био отношение к животному,
т. е. неорганическую среду: почву, обстановки освещение
тепла и мороза, сухости и влаги, хим состав еды и
воды и т. д., и биологическую среду, т. е. цельных
животных (как принадлежащих к предоставленному облика, так и к иным
обликам) и растения, с тот или иной предоставленному животному приходится
располагать процесс.
Из в итоге так о ходе эволюционного процесса мы можем
вывести одно главное заключение: мы лицезрели, что при конфигурациях
среды организация животных переменяется в одних вариантах
некординально, в вторых очень сильно: самую способность к
эволюционному изменению, тот или иной, по-видимому, у различных
животных разна, мы обозначим термином пластичность
организма.
При только лишь что изготовленной характеристике эволюционного процесса
я не коснулся главного фактора, обладающего непомерное воздействие и на
ход эволюции и на окончательные результаты ее в каждую принесенную
эру, а конкретно, фактора периода.
Мы знаем, что конфигурации в организмах зависят от конфигураций в
окружающей среде и состоят в приспособлении организма к сиим
изменениям; но эти конфигурации среды могут совершаться и в
реальности совершаются с очень разнообразной скоростью
: одни очень неторопливо, остальные немножко скорее,
в конце концов, некие сравнительно чрезвычайно скоро. К примеру,
горообразовательные процессы, меняющие вид поверхности суши,
процессы эрозии, выравнивающие горы, процессы опускания и
поднятия суши, вызывающие образование новейших большущих морей и
новейших участков суши, сущность процессы очень черепашьи и
постепенные, занимающие огромные промежутки периода; само
собой очевидно, что и эти процессы совершаются с разнообразной
скоростью, одни скорее, остальные медлительнее. Параллельно сиим
изменениям протекают связанные с ими конфигурации климата.
Остальные конфигурации в неорганической природе, к примеру,
опреснение разделявшего от океана бассейна вследствие
деятельности впадающих в него рек, изменение солености
пресноводного либо не много соленого бассейна при соединении его с
морем, проливом протекают немножко скорее. Так же
сравнительно быстро, но по нашему людскому счету, естественно,
тоже очень неторопливо, происходят почти все главные био
конфигурации в окружающей среде, к примеру, природное
расселение новейших растений (либо сидящих животных) при
соединении 2-ух государств, когда-то разбитых природной
преградой, либо 2-ух морей, меж тот или иной установилось
соединение.
Бегло живущие и подвижные животные при тех же договорах
расселяются и тем изменяют обстановки жизни начальной
фауны принесенной страны еще скорее. Мы знаем, что бегло
живущие и подвижные животные, попадая в благосклонные для их
обстановки существования, плодятся с чрезвычайной быстротой и
добиваются диковинной многочисленности в краткое пора. Так,
к примеру, Колумбом на полуостров С.-Доминго водилось приведено
немножко башки рогатого скота, тот или другой одичали и размножились
так скоро, что спустя 27 лет стада в 4000 6000 башки водились
тут достаточно обычны. Позже рогатый скот был переведен
с этого острова в Мексику и остальные числа Америки, и в 1567 грам.,
спустя 65 лет опосля завоевания Мексики, испанцы вывезли 64350
башки из Мексики и 35444 котелка из С.-Доминго, что показывает
на то, какое множество этих животных жило тут, так
как словленные и убитые сочиняли естественно, только лишь незначительную
число в итоге числа. Мы знаем, с какой быстротой
размножились зайчики, ввезенные в Австралию, и как они
сделались реальным бедствием для страны. Эти образцы дотрагиваются
животных, ввезенных человеком, но мы обладаем полное основание
размышлять, что в подходящих договорах животные плодятся с
этакий же быстротой и в одичавшем состоянии, и мы знаем образцы
такового размножения. Безукоризненно явно, что экое прыткое
общее возникновение новейших животных не прибывает индифферентным
для ветхой аборигенной фауны и что оно сильно изменяет обстановки ее
существования; новейшие животные для одних форм прибывают
соперниками, для вторых неприятелями, для третьих, в конце концов,
добычей и т. д., и во цельных этих вариантах факторами,
очень сильно изменяющими былые обстановки. Мы лицезреем, что эти
смены происходят очень скоро, в срок пары лет,
т. е. с эволюционной точки зрения с необычной
скоростью. Отметим, что мы брали образцы, дотрагивающиеся
млекопитающих, т. е. животных, неторопливо размножающихся;
для вторых животных, у тот или иной скорость и интенсивность
размножения преимущественно, процесс следует еще скорее. Эким образом,
мы лицезреем, что, вместе с чрезвычайно черепашьими и постепенными
сменами в договорах существования, живут и чрезвычайно резкие
и скоро настающие конфигурации, к тот или другой животные, тот или иной
они непринужденно дотрагиваются, обязаны под опасностью вымирания
приспособиться в чрезвычайно краткий срок.
Эким образом, темп конфигураций среды, к тот или другой приходится
пристраиваться животным, посещает очень разнообразным. Меж тем
безукоризненно явно, что скорость конфигурации самих животных,
тот или другой в каждом отдельном случае приноравливаются к
на биологическом уровне принципиальному для их изменению среды, соответственна иметься ни в
коем случае не младше, чем скорость конфигураций среды : ежели
животное при свойской эволюции отстает от конфигураций среды, то
выходит дисгармония меж организацией животного и средой
(либо определенными гранями среды), т. е. животное
очутится в продолжительно неблагоприятных договорах существования, и
настоящий вид начнет вымирать.
Мы, эким образом, прибываем к очень принципиальному понятию о
значении упомянутой нами выше пластичности организмов: чем
преимущественно пластичность, т. е. чем преимущественно способность
организма скоро и сильно модифицироваться, пристраиваясь к
изменениям среды, тем преимущественно для него шансов выжить в борьбе
за существование.
Есть два метода приспособления организмов к изменениям
окружающих соглашений: 1) потомственные конфигурации
организации — метод, средством тот или иной достигаются
очень значимые, количественно адаптированные конфигурации
строения и функций животных, метод очень медлительный,
средством тот или иной животные могут приспособиться только лишь к
чрезвычайно неторопливо протекающим и очень постепенным
изменениям среды, 2) метод ненаследственного
многофункционального конфигурации строения, средством тот или иной
животные могут пристраиваться к незначимым, но скоро
приходящим изменениям окружающих соглашений. И в том, и в
ином вариантах строение организмов переменяется. Два эти метода
приспособления живут и у животных, и у растений.
Не считая их есть еще два метода приспособления, тот или другой
встречаются только лишь у животных и тот или другой мы могли бы обозначить
как методы приспособления средством конфигурации поведения
животных без конфигурации их организации. Они прибывают для
нас необыкновенно занимательными, и этот вопросец приводит нас к
рассмотрению разных видов психологической деятельности животных
в обширном смысле этого слова.
Мы знаем три генеральных вида психологической деятельности у
животных, а конкретно, рефлекторную деятельность, инстинктивную и
деятельность, тот или другой мы условно обозначим как «деятельность
мудрого вида». Само собой очевидно, что я тут
разглядываю этот вопросец о психологической деятельности животных
не как психолог и, связывая эти три вида (рефлекс, инстинкт и
«мудрый тип») в одну корпоративную группу, желаю только лишь выразить, что
тут мы обладаем деятельность 1-го порядка. Термином «рефлекс»
мы означаем потомственные, одинаковые, верно
повторяющиеся целесообразные, т. е. приспособительные
реакции организма на специальные раздражения. Обычно
молвят, что рефлекторные деяния различаются
машинообразностью, определение, тот или иной только лишь до ведомой
ступени метко, потому что далековато не постоянно одна и та же реакция
надлежит за один-одинешенек и этим же раздражением. Рефлекторная
деятельность прибывает потомственной, т. е. юное
животное начинает создавать те же рефлекторные деяния,
тот или другой производили его предки без всякого подготовительного
обучения полностью верно.
Метко так же, как и рефлекторная деятельность, инстинктивная
деятельность прибывает целесообразной, потомственной и до
ведомой ступени машинообразной, но различается от
рефлекторной свойской еще большей сложностью. Тут мы обыкновенно
обретаем рослый ряд трудных целесообразных деяний,
приходящих ответом на определенное наружнее раздражение.
Деятельность «мудрого» порядка прибывает также
целесообразной, но, в отличие от прошлых видов психологической
деятельности, не потомственной и не машинообразной.
Потомственной прибывает способность к деятельности
предоставленного вида, но не самые деяния, и животные прибывают
потомственно очень разнообразными в этом отношении: одни
способны к трудным деяньям «мудрого» порядка, остальные к
очень простым, но самые деяния не предопределены
потомственно и в персональной жизни не прибывают готовыми,
как рефлексы и инстинкты: для производства определенного
деяния требуется определенная выучка. Ниже эти деяния не
прибывают машинообразными: за определенным раздражением могут
руководиться очень различные деяния.
Сравнивая эти три вида приспособительной деятельности
животных, мы лицезреем полностью светло, что мы можем распланировать их
по главному сходству меж ими на две группы: к одной будут
иметь отношение рефлексы и инстинкты, тот или другой различаются приятель от
приятеля только лишь количественно, к иной деяния «мудрого»
вида: главные потомственны (как деяния), не призывают выучки и
машинообразны, 2-ые не потомственны, призывают выучки и в
совместном не машинообразны. Безукоризненно светло, что при сопоставлении с
приспособительными переменами строения животных инстинкты и
рефлексы будут подходить потомственным изменениям
строения органов, деяния «мудрого» вида многофункциональным
изменениям органов.
Рефлексы свойственны целым животным и в совместном добро знамениты:
на их я не буду останавливаться и приведу некие образцы,
объясняющие био значение инстинктов, с одной сторонки,
деяний «мудрого» вида с иной.
В разных группах животных предпочтительное значение располагает
или тот, или иной тип деятельности. Суживая нашу задачку и
зачисляя в уразуменье только лишь метамерных
билатерально-симметричных животных, мы обретаем, что в разновидности
членистоногих предпочтительное значение заслужила деятельность
вида инстинкта, в разновидности хордат психика «мудрого» вида; мы
разговариваем, естественно, только лишь о предпочтительном значении, а не о
необыкновенном, потому что, бесспорно, и у членистоногих психика
«мудрого» вида играет знакомую, жаждая и второстепенную, роль
(мы разговариваем генеральным образом о высших представителях этого
вида, насекомых, психика тот или иной сравнимо добро исследована),
и у высших хордат, т. е. позвоночных, живут трудные
инстинкты, как, к примеру, строй инстинкты птиц
и т. д. (Разговаривать о эволюции психики, естественно,
можнож только лишь с знакомыми оговорками, ибо трудность исследования
эволюции психологической деятельности, естественно, очень
немала, и в наших представлениях о этом процессе бесспорно
еще больше гипотетического ингредиента, чем в наших сведениях о
эволюции морфологических признаков. Трудность эта станет
понятна читателю, ежели он воспримет в уразуменье, что для
вопросца о эволюции психологических параметров палеонтология доставляет
чрезвычайно не много, а конкретно только лишь достаточно отрывочные сведения о
строении мозга ископаемых животных и некие, изготовленные на
основании строения ископаемых форм умозаключения о их виде
жизни (Абель). Психоэмбриологическое исследование, т. е.
учение о развитии психологических параметров, вследствие отрывочности
сделанных исследований до этого времени пустило тоже мало;
сравнительная зоопсихология в этом отношении доставляет еще
преимущественно, да и тут приходится повсевременно учесть недостачи
самого способа, затрудняющие его использование. Генеральным из этих
недостач будет то, что при сравнимо-психическом
исследовании (как и при сравнимо-анатомическом) мы обладаем
процесс с окончательными членами эволюционных шеренг, эволюировавших
самостоятельно приятель от приятеля, а не с поочередными членами
1-го и такого же филогенетического шеренги.)
В разновидности членистоногих мы лицезреем постепенное увеличение
инстинктивной деятельности, при этом у высших представителей
вида, у насекомых, инстинкты сделались диковинно высочайшими и
трудными и достигли высочайшей ступени совершенства, вследствие
чего же сознательная психика ежели не атрофировалась, то, во
всяком случае, отступила на задний план. Напомню диковинно
трудные строй инстинкты публичных насекомых, соты
пчел, гнезда муравьев и термитов и т. д. Возвышенность и
сложность инстинктов насекомых станут светлы для всякого, кто
ознакомится с классической книжкой Фабра либо с наиболее недалекими
нам красивыми службами В. А. Вагнера о инстинктах пауков и
шмелей. Сложность и всепостоянство (машинообразность) инстинктов
тут чрезвычайно светлы метко так же, как их изумительная
необходимость. В качестве образца заберем одну из роющих
ос, сфекса, и поглядим, в каких деяниях выражается ее
инстинкт заботы о потомстве. Вначале оса роет норку,
сообщающуюся ограниченным коридором с ячейкой, в тот или другой складывается
добыча, служащая едой имеющейся личинке; далее эта добыча
(сверчок) отыскивается и опосля некой борьбы очень
необыкновенным методом делается неподвижной и немощной;
сфекс перевертывает сверчка на спину, удерживает его лапками
и близким жалом колет его в три безукоризненно определенных участка, а
конкретно, в три передних сердитых ганглия брюшной сердитой
цепочки: в итоге добыча остается живой, но
парализованной, так что не может двигаться. После чего сфекс
приносит ее к норке, кладет у входа, влезает в норку, вылезает
из нее, втаскивает туда добычу, откладывает в безукоризненно
конкретное место ее тела яичко, из тот или иной потом
вылупится личинка и, в конце концов, заделывает ячейку; далее в
иную ячейку откладывается иная добыча, безукоризненно так же
парализованная и т. д. Необходимость этого
инстинкта удивительна: слабенькая личинка снабжается свежайшей
едой, тот или иной не портится в процесс цельной жизни личинки, и
совместно с тем добыча неподвижна в этакий ступени, что не может
сбросить с себя личинку-хищника, насыщающуюся ее телом.
Подобных образцов такого же инстинкта можнож привести много
для вторых насекомых.
Очень занимательно, что этот чрезвычайно непростой ряд инстинктивных
деяний прибывает полностью потомственным: животное производит
их без всякой выучки и без всяких конфигураций из поколения в
поколение с восхитительной корректностью.
Машинообразность инстинктивных деяний, отличающая их от
деяний, тот или другой нам приходится отнести к виду «мудрых»,
необыкновенно оказывается на виду при так нарекаемых оплошностях
инстинкта, иногда верный ход процесса вследствие каких-или
обстоятельств нарушается и окончание его останавливается полностью
напрасным и напрасным, и, тем более, животное
кончает его по разов навсегда найденной рутине. Ежели у
роющей осы, принесшей парализованную добычу, в то пора как
она оглядывает норку утащить добычу, то она некое пора
отыскивает ее, но далее успокаивается и заделывает пустопорожнюю норку
безукоризненно так же, как как будто там водилась положена добыча, что
полностью напрасно. Пчелы располагают обыкновение поправлять
покоробленные ячейки сотов, при этом создают ряд трудных
деяний: при обычных договорах эти деяния полностью
целесообразны, но пчелы делают те же деяния, иногда
ячейка испорчена наблюдателем и пуста, и деяния безукоризненно
вздорны. Эких образцов можнож привести самое большее и они
демонстрируют, что инстинкты сущность приспособления видовые,
полезные для облика в этакий же ступени, как и те либо остальные
морфологические признаки и настолько же неизменные. Ежели мы
будем смотреть за поочередным конфигурацией инстинктов в
процесс жизни насекомого либо паука, то оказывается, что целый
ряд инстинктов сменяет друг дружку и что каждый инстинкт
подходит организации и стилю жизни животного в
определенный период жизни особи: при всем этом каждый инстинкт
определенного периода жизни прибывает готовым, действует
определенное пора и заменяется новеньким, эким же произведенным,
иногда переменяется при личном развитии организация и
стиль жизни особи, к примеру, иногда личинка преобразуется в
куколку и т. д.
Мы лицезреем, эким образом, что инстинкты сущность приспособления, во
почти всех вариантах чрезвычайно трудные и на биологическом уровне очень главные, и
что приспособления эти прибывают полностью выносливыми, т. е.
повторяются у каждой особи постоянно из поколения в поколение.
Мы выше поставили вопросец о том, к какой из перечисленных нами
категорий приспособлений рефлексы и инстинкты иметь отношение. Мы
лицезреем, что наш ответ на этот вопросец был правилен и что он
вытекает из самого нрава инстинктов и рефлексов, а конкретно,
из того, что и те и остальные потомственны; при всем этом очень
значительно, что потомственным признаком прибывает не
способность к деяньям определенного вида, а самые
деяния с их обычными чертами, т. е.
последовательностью определенных движений, их нравом
и т. д.
Ввиду того, что и инстинкты и рефлексы прибывают
приспособлениями потомственными, они эволюируют метко так же,
как и остальные потомственные признаки, т. е. очень
неторопливо и равномерно, средством суммирования
потомственных мутаций инстинктов (Это более вероятный
метод эволюции потомственных рефлексов и инстинктов по
современному состоянию наших сведений о эволюции
потомственных конфигураций. Если б мы встали на неоламаркистскую
точку зрения и представили, что рефлексы и инстинкты
эволюируют благодаря упражнению и воздействию показных соглашений и
далее делаются потомственными, то и этот метод эволюции
прибывает очень тихим, потому что и по данной для нас догадке
требуется очень крупное число поколений, чтоб
индивидуальности, завоевываемые эким методом, сделались
потомственными.). Эким образом, эти очень главные для
организма приспособления сущность приспособления к неторопливо
протекающим изменениям наружной среды, и о их мы можем проговорить
то же, что произнесли о потомственных морфологических конфигурациях
организма: количественно они могут иметься чрезвычайно крупны, но
протекают чрезвычайно неторопливо и потому не могут располагать значения для
животных, иногда заключительные подвергаются сравнительно стремительным
неблагоприятным изменениям среды. Другой нрав располагают
психологические характеристики организмов, тот или другой мы относим к
категории «мудрых».
Тут потомственной прибывает только лишь ведомая возвышенность психики
и способность к определенным деяньям, но самые деяния не
предопределены потомственно и могут иметься очень
различными. При всем этом эти трудные деяния не прибывают
готовым ответом на определенные показные раздражения либо
внутренние состояния организма, как в вариантах инстинктов и
рефлексов: любая особь выучивается им поновой, в зависимости
от тех наиболее либо наименее необыкновенных соглашений, в тот или иной она
живет, чем достигается небывалая пластичность этих
деяний, непомерная по сопоставлению с инстинктами.
У читателя может показаться вопросец о том, живут ли в
реальности у животных деяния, тот или другой мы могли бы
отнести к категории «мудрых». Во избежание недоразумений
предуведомляю, что я употребляю этот термин только лишь с
классификационной точки зрения, чтоб отличить знакомую
категорию деяний животных от вторых, а конкретно, от тех,
тот или другой мы охарактеризовали определениями «инстинкт» и «рефлекс».
Я тут безукоризненно не вдаюсь в вопросец о том, владеют ли
животные (и ежели владеют, то в какой ступени) самосознанием,
способны ли животные к абстракции и т. д.
Как пример самой басистой ступени психологических действий данной для нас
категории мы можем привести так-называемые условные
рефлексы : животное приучается реагировать повсевременно и до
ведомой ступени машинообразно на раздражение, на тот или иной оно
нормально сиим методом безукоризненно не реагировало. К примеру, у
него начинает выделяться слюна, иногда оно слышит определенный
звук либо при ином раздражении, при тот или другой нормально слюна не
выделялась и эким образом водворяется новейший рефлекс. Этот
рефлекс различается от среднего вида рефлексов тем что не
потомствен и что он завоеван животным в особенно краткое,
с эволюционной точки зрения, пора. В искусственных договорах
условные рефлексы могут иметься нецелесообразны с био
точки зрения, но по аналогии мы обладаем полное основание размышлять,
что полностью целесообразные условные рефлексы, располагающие
приспособительный нрав, могут водворяться и в
природной обстановке животных и что тут они располагают очень
крупное био значение. Мы знаем, что некие одичавшие
животные, к примеру птицы и млекопитающие, живущие на
уединенных островах и не знавшие жителя нашей планеты, при главном
возникновении его водят себя как ручные животные и не побаиваются
жителя нашей планеты, не удирают от него и т. д.; при повторном
возникновении его и опосля того, как они испытали неудобства и
угрозы, проистекающие от пребыванья этого новейшего для их
существа, они начинают пугаться и удирать: установился новейший
условный рефлекс. Меж чрезвычайно элементарными условными рефлексами и
несоизмеримо наиболее трудными деяниями, тот или другой животные
выучиваются и в тот или другой, бесспорно, заходит ингредиент
разумности, есть полный ряд постепенных переходов.
Недалека к условным рефлексам и способность одичавших и семейных
животных к дрессировке, т. е. к приобретению новейших
способностей: мы предпочтительно знаем эту способность по семейным
животным и благодаря ей животное может создавать очень
трудные и очень целесообразные (естественно, с людской точки
зрения) деяния. Охотничья собака приучается ложиться и
вставать по команде, следует на свисток к владельцу; следует по его
команде в определенном направлении, знает классические слова
«тубо» и «пиль», подает дичь и т. д. Почти все
комнатные собачки, к примеру пудели, делают еще наиболее
трудные операции: открывают и затворяют двери, приносят
определенные вещи, снимают с владельца шапку, лают по команде,
прогуливаются за покупками и аккуратненько приносят их. Всякий знает
дивные вещи, тот или другой делают дрессированные лошадки,
свиньи и остальные животные в цирке. Очень занимательно, что к
дрессировке способны не только лишь семейные, да и одичавшие и
прирученные животные. Как знаменито, слоны, мортышки, даже
этакие большущие хищники, как львы, тигры, медведи, поддаются
дрессировке и опосля выучки у качественного дрессировщика
делают дивные штуки: носят поноску, скачут спустя
кольца, маршируют и т. д. В знакомых отношениях эти
трудные деяния недалеки к элементарным условным рефлексам, о
тот или иной мы только лишь что сказали, но совместно с тем они различаются
от их тем, что, во-главных, они несоизмеримо труднее,
во-вторых, тем, что в их, бесспорно, до ведомой ступени,
заходит тот ингредиент, тот или другой мы у жителя нашей планеты относим к категории
ума. Естественно, я сиим не желаю проговорить, что животное разумеет
идеи и цели жителя нашей планеты, тот или другой с ним располагает процесс, т. е.
что собака, тот или другой охотник принуждает идти у ноги, разумеет,
что он побаивается, что она спугнет дичь и т. д. Но
всякий, кому приходилось дрессировать собаку либо лошадка,
знает, что одна из генеральных проблем дрессировки состоит в
том, чтоб достигнуть, что бы животное сообразило то, что от него
призывают. Проговорить, что мы обладаем тут процесс только лишь с условным
рефлексом, чуть ли можнож. В разбор этого теснее психического
вопросца я вдаваться не буду, да он для нас и не главен. Для нас
занимательно, что как у семейных, так и у одичавших животных при
знакомых договорах (приручении и дрессировке) инсталлируются
в сравнимо краткое пора и элементарные, и чрезвычайно трудные, и
высокие пласты новейших деяний, тот или другой животное в средней
обстановке не производит и без данной для нас выучки не способно
произвести. По аналогии мы обладаем полное право заключить, что
высшие позвоночные (птицы и млекопитающие) и в природной
обстановке могут заслуживать новейшие повадки и способности,
вызывающие пласты трудных деяний, теснее на биологическом уровне
целесообразных.
Здесь может взять колебание в том, вероятна ли таковая выучка
(дрессировка) без дрессировщика. Наблюдения над семейными
животными, а частично и над бешеными избавляют это колебание: мы
знаем, что птицы и млекопитающие сами, без дрессировки
выучиваются новеньким для их и трудным деяньям. Собаки и кошки
выучиваются открывать двери, доставать пищу из числа тех площадей (шифанеров,
полок), куда она спрятана, и т. д. Юного шимпанзе
(тот или иной изучила Н. Н. Котс), иногда он разыгрался,
приманили в клеточку с 2-мя дверцами, одной закрытой, иной
раскрытой, и для приманки положили в нее грушу; бегая, он
мало приоткрыл закрытую дверцу, позже скоро вбежал в
раскрытую дверь, поймал грушу и выскочил в иную дверцу
клеточки. Одно пора у меня жил попугай, тот или другой сам научился
открывать дверцу свойской клеточки, запертую на задвижку. Сходственные
образцы демонстрируют, что животные, по последней мере, высшие
позвоночные способны производить новейшие и целесообразные
методы поведения полностью без помощи других.
Образцы, тот или другой мы приводили до этого времени, дотрагиваются прирученных
животных; прибывает вопросец происходит ли то же и в
природной обстановке, т. е. способны ли одичавшие
животные производить под воздействием конфигураций наружной среды
новейшие методы деяния и, новейшие повадки приспособительного
нрава ? Аналогия с прирученными животными прибывает
мощным доводом в прок этого догадки, да и не считая
данной для нас аналогии водятся, как мне как будто, указания на то, что
этакие повадки вправду вырабатываются. Трудность вывода
этого вопросца содержится в внушительной ступени в том, что
наблюдение животных в их природной обстановке постоянно
проблемно и что нам приходится в принесенном случае
воспользоваться субстанцией, доставляемым нам странниками,
коллекционерами, охотниками и т. д., к наблюдениям
тот или иной зоопсихологи, необыкновенно современные, склонны иметь отношение
очень скептически. Зачисляя, что осмотрительность по отношению к
достоверности извещаемых сведений, естественно, тут нужна в
той же ступени, как и по отношению ко всяким иным
наблюдениям био нрава, как, к примеру,
сравнительно периода гнездования, перелета и т. д.,
я размышляю, что мы бегло можем ввиду индивидуальности постановки
нашего вопросца воспользоваться этими предоставленными. Процесс в том, что
зоопсихологи безукоризненно правосудно иметь отношение скептически к
истолкованиям, приносимым наблюдателями деяний животных,
иногда, к примеру, согласованные деяния публичных насекомых
приписываются их обоюдной симпатии, иногда молвят о необычной
«догадливости» пчел либо муравьев и о «разумности»
постройки гнезд птиц либо жилищ бобров и т. д.; но
для нас не увлекателен вопросец о том, что ощущают те либо другие
из осматриваемых нами животных при собственных деяниях, что они
задумываются, одним словом, вопросец о аккуратно психической стране их
деятельности (потому мы и употребляем этакие неопределенные
определения, как «деяния вида мудрых»): мы ставим вопросец о
том, в какой мере и как быстро способны высшие
животные изменять нрав собственных приспособительных деяний
при изменении показных соглашений. Трудность проверки
сравнительно одичавших животных состоит в том, что нам приходится
встречать в уразуменье только лишь те сторонки их поведения,
тот или другой дотрагиваются, бесспорно, новейших для их соглашений
существования: эким образом, отпадает целый ряд проявлений их
психологической деятельности, в тот или иной мы могли бы подозревать
существование теснее установившихся повадок и инстинктов,
к примеру их поведение при ловле обычной добычи, методы
спасения от обыкновенных противников и т. д. Зачисляя во
интерес это ограничение, мы, тем более, обретаем ряд
образцов, тот или другой демонстрируют нам, что высшие позвоночные
приноравливаются к бесспорно новеньким для их соглашениям.
Рузвельд в близком странствии по Африке приводит факт, что
слоны изменили свойское поведение с того времени, как за ими встали
охотиться охотники с дальнобойными винтовками: они закончили
пастись в раскрытой местности, где к ним охотник может
подкрасться издали и употреблять свойское дальнобойное орудие, а
встали держаться в лесу, где их найти еще сложнее и где
дальнобойное орудие не препровождает превосходств; охота за ими
стала еще сложнее и истребление приостановилось.
Занимательно, что носороги, еще наиболее тупые, не завоевали
данной для нас повадки и потому усиленно истребляются.
Это изменение у слонов вышло чрезвычайно скоро, в процесс
1-го поколения, так что о потомственном изменении инстинкта
тут разговаривать нельзя. Безукоризненно подобное изменение в
привычках вышло у бизонов в Канаде: они тоже под воздействием
преследования из степных животных сделались лесными и тоже в
краткое пора.
С осматриваемой точки зрения очень соответствующим прибывает
отношение одичавших животных к разного рода ловушкам; тут
животное встречает с безукоризненно новенькими для него
угрозами, тот или другой приготовляет ему человек, и изменение его
поведения опосля сравнимо немногих опытов прибывает очень
показательным. Песцы, тот или другой клали приманку, соединенную
шнуром с настороженным ружьем, сначало ее хватали и
гибнули, но очень быстро встали прорывать ход в снегу и
схватывать приманку снизу, так что выстрел не попадал в их, и
они благоприятно утаскивали добычу. В качестве подобного
образца упомяну о так нарекаемых «контроблавах» на оленей:
иногда в принесенной местности произведено немножко облав, то
поведение оленей переменяется, и они, заместо того чтоб бегать
от гула, производимого загонщиками на быть достойным тихо и
спрятанных охотников, начинают бегать на шум, т. е. на
загонщиков, проталкиваются спустя их линию и эким образом уходят.
Это останавливается так неизменным, что стрелкам приходится
делаться сзади загонщиков, и тогда олени нарываются на
их.
Некие занимательные случаи такового конфигурации поведения водились
сообщены мне нашим ведомым орнитологом, проф. П.П.Сушкиным,
и ввиду авторитетности наблюдающего я их тут приведу. Ежели
коллекционер сторожит плотоядную птицу у гнезда с птенцами
(П.П.Сушкин следил это сравнительно соколов), то давнишние
птицы, заметив охотника, не подлетают к гнезду и держатся от
него на почтительном расстоянии; при всем этом птенцы, сидя без
корма, голодают и пищат. В данном варианте время от времени давнишние птицы,
принося еду для птенцов, не спускаются с ней в гнездо, а
пролетая высоко над ним, т. е. вне выстрела охотника,
кидают добычу в гнездо: окончательна, она далековато не постоянно падает
к птенцам, но все-таки время от времени попадает и съедается. Здесь мы
лицезреем ряд трудных деяний очевидно приспособительного нрава,
тот или другой чуть ли можем объяснять по другому, как употребляя этакие
определения, как «догадливость, сметка» и т. д.
Иной вариант тоже очень отличителен: ежели ворона пробует
утащить птенца из выводка семейных уток, то вначале она легко
кидается на утят и время от времени ей удается поймать утенка и
утащить его; но ежели давнишняя утка отбила нападение и повторные
пробы нападения не удаются (давнишние утки оберегают птенцов
очень ожесточенно и собирают утят под себя), то ворона
начинает сильно голосить, и обычно на вопль прилетает
иная ворона и атака восстанавливается вдвоем: одна из ворон
атакует на утку и дразнит ее, стараясь отвлечь от утят, а
иная держится в стране и пользуется в мгновение, иногда утка
занята дракой с ее компаньонкой, чтоб поймать утенка и
утащить его. По сужденью П. П. Сушкина, факт, что сначало
атака делается одной птицей и только лишь в случае неудачи
иная призывается на подмога, указывает, что мы обладаем тут
не неизменный инстинкт, а ряд личных деяний
приспособительного нрава. Расценивая теоретическое значение
только лишь что приведенных образцов, мы обязаны направить интерес
на кратковременность того периода периода, в процесс
тот или иной вырабатывается изменение поведения животных: тут мы
обладаем развитие психологической деятельности, безукоризненно хорошей
от инстинктивной и, навыворот, очень схожей на
догадливость жителя нашей планеты, где опосля пары «попыток»
выбирается более целесообразный способ поведения.
Ежели мы сравним все произнесенное сравнительно только лишь что
осмотренного нами вида деяний высших животных, то мы можем
сделать немножко небезынтересных для эволюционной теории
решений.
1. У высших позвоночных животных обширно всераспространены
деяния, тот или другой в отличие от потомственных рефлексов и
инстинктов мы обладаем полное право отнести к виду, тот или другой мы
означали условно термином «мудрый»; в низшей форме эти
деяния подступают под тип элементарных условных рефлексов; у наиболее
высоко быть достойным животных они усложняются так, что
приближаются к деяньям, тот или другой мы у жителя нашей планеты означаем как
произвольные и мудрые деяния.
2. В отличие от инстинкта эти деяния не потомственны
и сиим различаются от инстинктов и рефлексов;
потомственными признаками прибывают тут не самые
деяния как таковые, а только лишь некая возвышенность психологической
организации (возможности к агрегату новейших ассоциаций
и т. д.).
С био точки зрения, т. е. с точки зрения
приспособляемости животных, мы обладаем тут фактор чрезвычайной
значимости, био значение тот или иной до этого времени не водилось
довольно оценено: значение его состоит в том, что он в
очень внушительной ступени увеличивает пластичность животных
по отношению к стремительным изменениям среды. При изменении
показных соглашений животное отвечает на него не конфигурацией
свойской организации, а стремительным конфигурацией свойского поведения и
в чрезвычайно большущем числе случаев может приспособиться к новеньким
соглашениям очень быстро.
Чтоб оценить значение этого фактора (мы разговариваем конкретно о
био значении его), нам надобно принять в уразуменье
факт, что почти все органы высших животных прибывают органами с
полиморфными функциями, Мы знаем, что очень почти все
органы животных, располагающих отношение к наружной среде, способны к
достаточно различным функциям. Это положение дотрагивается,
сначала, органов движения: мы лицезреем, к примеру, что
конечности высших позвоночных способны к смене функции
без всякой смены строения. Крылья большущих птиц
служат для полета, но в случае надобности птица ними пользуется
как органами нападения и защиты: соколы наносят крыльями
мощные удары и скидывают при случае добычу со скал ударом
крыла. Задние лапы птиц служат не только лишь для передвижения на
свету (первичная функция задней конечности), да и для
обхватывания ветвей при сидении на их, схватывания и
перенесения добычи при полете, для нападения и охраны. То же
можнож проговорить и о передних лапах почти всех млекопитающих, тот или другой
служат для бегания, для лазания, для плавания и в качестве
органов защиты и т. д. Даже ноги копытных животных,
еще наиболее специализованные, чем пятипалые конечности,
служат и в качестве органов передвижения, и в качестве органов
защиты. Напомню о диковинно различных функциях цельных
4 конечностей обезьян и лемуров; о различных
функциях рта и зубов чрезвычайно почти всех млекопитающих и клюва у
неких птиц, к примеру попугаев; о диковинном обилии
деяний, тот или другой может произвести близким хоботом слон,
и т. д. Даже пищеварительный канал способен к достаточно
различным функциям: мы знаем, что почти все животные,
нормально кормящиеся предопределенной едой, как, к примеру,
млекопитающие, у тот или иной о роде еды, тот или другой они насыщаются,
можнож судить по строению зубов, перебегают в случае нужды к
второму виду еды, к примеру от мясной к растительной либо от
мясной к кормленью насекомыми, и бегло переваривают эту еду.
Я не буду останавливаться на доскональном перечислении эких
образцов органов с полиморфными функциями: всякий читатель,
немножко знакомый с биологией, их просто подыщет сам.
Для меня принципиально только лишь отметить, что у почти всех высших животных
(мы их тут и обладаем генеральным образом ввиду) есть
полиморфизм функций экзосоматических органов : вторыми
словами, принесенное животное может употреблять один-одинешенек и этот же
орган, обладающий отношение к окружающей среде, для пары,
густо очень непохожих приятель на приятеля функций.
Мы можем стребовать себя, от чего же зависит тот факт, что животное
в ведомый фактор свойской видовой жизни вдруг станет
употреблять настоящий орган для функций, для тот или иной его прородители
этот орган не употребляли?
Ежели мы примем в увольнение не только лишь быстроту и легкость
конфигурации поведения животных при наличности того вида психики,
тот или другой мы обозначили как «мудрый», да и полиморфность
функций органов, то нам станет понятно все непомерное значение
этого вида психологической деятельности как фактора
приспособления. Мы привели ряд образцов наиболее либо наименее
трудных и целесообразных конфигураций поведения животных при
соответствующих конфигурациях соглашений существования; мы можем
представить для себя, что конфигурации эти могут иметься еще больше
внушительными, ежели животные будут при всем этом воспользоваться
близкими органами для немножко других цельнее, чем они воспользовались
ними ранее; тогда конфигурации поведения могут привести к очень
веским изменениям в стиле жизни животного. К примеру,
наземное животное может сделаться методом описанного нами
функционального приспособления из бегущего лазающим либо роющим без
конфигурации свойской организации, т. е. в очень краткий
просвет периода.
Прибавим к произнесенному еще некие сужденья сравнительно
деятельности «мудрого» вида. Следя жизнь высших животных,
у тот или иной эта психика развита до ведомой ступени возвышенности, мы
лицезреем, что всякое экое животное живет в обыденное пора посреди
соглашений, жаждая и в достаточной мере трудных, но в совместном
циклических; оно располагает процесс с определенными договорами
неорганической природы, определенным видом растительности
принесенной местности, предопределенной и в совместном знакомой ему фауной,
естественно, в той мере, как эта фауна, т. е. остальные
животные, дотрагиваются его в качестве соперников, противников, добычи
либо нужных для него животных. Для того чтоб выжить при этих
предоставленных и определенных договорах, требуется определенная возвышенность
«мудрой» психики, и в среднем животные, адаптированные к
принесенным соглашениям, ею и владеют.
Но ежели обстановки резко и скоро поменяются в неблагоприятную
страну, т. е. ежели явится новейший и страшный недруг (мы
берем этот твердый пример для наглядности), то предоставленному облика
доведется пристраиваться к сиим новеньким соглашениям средством
скорого конфигурации определенных сторонок свойского
поведения. Природно размышлять, что при этих договорах
выживут и приспособятся, т. е. окажутся способными скоро
и целенаправлено поменять свойское поведение и выработать новейшие
повадки, особи с потенциально наиболее высочайшей психикой,
т. е. животные более разумные и более способные:
разговаривая метафорически, выживут «изобретатели» новейших методов
поведения. Вторыми словами, при эволюции сиим методом
увеличивается возможная психика, при этом процесс тут
следует теснее о потомственном увеличении психологических
возможностей предоставленного вида. Этот процесс, как и остальные
потомственные процессы, следует, само собой очевидно, чрезвычайно
неторопливо. Иногда животное приспособилось к наступившим
изменениям и установилось некое новое состояние
равновесия, так проговорить, некая рутина жизни, то эта
интенсивная изобретательность, игравшая огромную роль в период
мощного конфигурации соглашений, не требуется, и животное ее может
обыкновенно не проявлять, но способность к ней, так проговорить,
некий «запасной мозг» в психике животного сохраняется и при
случае, т. е. при пришествии новейшего конфигурации соглашений,
может проявиться, Эким образом, мы прибываем к заключению (я
иметь отношение к этому предположению только лишь как к догадке), что
высшие позвоночные животные (птицы и млекопитающие) в совместном
разумнее, чем эта как будто при наблюдении их в нормальных договорах их
жизни. Мне как будто, что опыты дрессировки одичавших животных
(необыкновенно эких, от тот или иной по соглашениям их существования
тяжело ожидать высочайшей психики, как, к примеру, тюлени либо
морские львы) полностью подтверждают эту догадку о «запасном
разуме» млекопитающих. Быть может, эта догадка могла бы
оказаться полезной при суждении о необыкновенных проявлениях
мозга животных, тот или другой мы обладаем у лошадок Краля, собак проф.
Циглера и т. д. Вдаваться в разбор этих вопросцев,
призывающих намеренно психического разбора (от тот или иной я в
данной для нас статье сознательно уклоняюсь), я не буду.
В прошлом мы сделали некую попытку демонтировать методы,
посредствам тот или иной животные приноравливаются к разнообразным
изменениям среды, и пришли к заключению, что методов этих два,
при этом любой из их может в близкую очередь иметься подразделен на
две категории: главный тип сочиняют потомственные
конфигурации, тот или другой прибывают методом, средством тот или иной
животные приноравливаются к чрезвычайно тихим, но совместно с тем и
чрезвычайно веским изменениям среды. Средством
потомственного конфигурации модифицируются: а) организация животных
(и вырабатываются те бесчисленные приспособительные конфигурации,
тот или другой нам знамениты на основании предоставленных палеонтологии и
сравнительной морфологии), б) рефлексы и инстинкты животных,
при этом переменяется потомственно самое поведение животных; в
неких вариантах это изменение поведения происходит без
конфигурации строения органов, в вторых сопровождает его, потому что
эволюция новейшего функционального, а густо и пассивного, органов
постоянно просит конфигурации поведения животного.
Ко второму виду приспособления иметь отношение
ненаследственные приспособления, тот или другой в близкую очередь
прибывают приспособлениями к стремительным, жаждая и не необыкновенно
веским изменениям в договорах существования животных;
сюда иметь отношение: а) те конфигурации строения, тот или другой мы, за
отсутствием наилучшего термина, обозначили как многофункциональные
конфигурации строения животных, и б) изменение поведения
животных, происходящее без конфигурации их строения под воздействием
тех психологических действий, тот или другой мы отнесли к «мудрому»
виду. Отметим, что в основанию и тех и вторых приспособлений
лежит, в баста баста, потомственное изменение: способность
животных к приспособительным реакциям на раздражения,
приобретаемые из наружной среды, очень разна у разных
животных, и мы обладаем полное основание размышлять, что ежели не сама
реакция, то способность к ней потомственна и эволюирует по
виду потомственных конфигураций. Напомню о различиях в
возможности к регенерации у разных животных, сравнительно
тот или иной мы с великой вероятностью можем проговорить, что они
произошли от совместных предков. То же самое можнож проговорить о
психологических деяниях мудрого вида: самые деяния не
потомственны, но способность к ним прибывает потомственной и
согласно этому эволюирует чрезвычайно неторопливо. Указанное
распределение можнож выразить, следовательно, этакий
классификационной схемой:
I. Потомственные приспособления к чрезвычайно тихим
изменениям среды :
1) потомственные конфигурации строения животных;
2) потомственные конфигурации поведения без конфигурации
строения (рефлексы и инстинкты);
II. Ненаследственные приспособления к сравнимо стремительным
изменениям среды :
1) многофункциональные конфигурации строения животных;
2) конфигурации поведения животных «мудрого» вида.
Мы лицезреем эким образом, что есть немножко хороших приятель
от приятеля методов приспособления животных к окружающей среде,
средством тот или иной они приноравливаются к изменениям
протекающим с разнообразной скоростью. Эти виды приспособления до
ведомой ступени самостоятельны приятель от приятеля, т. е. в одних
эволюционных шеренгах посильнее развиты одни, в вторых остальные. Я
не буду тщательно разбирать тут значение потомственных (I,
1) и ненаследственных (II, 1) приспособительных конфигураций
строений животных и только лишь кратко остановлюсь на эволюции
2-ух других видов приспособления средством конфигурации
деяний и поведения животных.
Ежели мы заберем членистых и членистоногих животных, начиная от
аннелид и заканчивая насекомыми и пауками как высшими
представителями, то увидим, что тут прогрессивно развивалась
деятельность рефлекторно-инстинктивного вида, так что у высших
представителей членистоногих, насекомых и пауков инстинкты
добиваются высочайшей ступени трудности и совершенства. У почти всех
публичных и одиноких насекомых и чрезвычайно почти всех пауков мы
обязаны признать, что психологическая деятельность этого вида
добивается необыкновенной возвышенности, трудности и необходимости:
напомню строй инстинкты пауков, публичные и
строй инстинкты насекомых, инстинкты заботы о потомстве
у тех и вторых и т. д. В каждом из эких инстинктов
мы обладаем рослый ряд чрезвычайно метко регулированных и взыскательно
циклических деяний, тот или другой при нормальных договорах
существования препровождают самые дивные образцы
приспособления животных к безукоризненно определенным соглашениям
существования. Но даже у тех форм членистоногих, у тот или иной
инстинкты достигли высочайшей ступени трудности и совершенства,
психологическая деятельность этого вида, тот или другой мы обозначили как
«мудрый», заслуживает сравнительно очень невысоко. Приспособление
средством смены метода деяний и выучки у их,
по-видимому, играет очень незначительную роль (Надобно проговорить, что
этот род психики у членистоногих изучен сравнимо не много,
потому что исследователи направляли предпочтительное интерес на
исследование инстинкта и их эволюции; быть может, водилось бы очень
занимательно проверить существование условных рефлексов у
насекомых и паукообразных; как мне знаменито, эких
исследований изготовлено не водилось.).
Как мы можем судить, эволюция приспособлений с помощью
конфигурации поведения животных тут вульгарна в страну
прогрессивного развития потомственно концентрированного поведения
(инстинкта).
В ином линии билатерально-симметричных животных, а конкретно у
хордат, мы лицезреем, что эволюция вульгарна в направлении
прогрессивного развития психики «мудрого» вида, т. е.
потомственно не концентрированных деяний. Нельзя проговорить, чтоб
инстинктов в этом линии не водилось, но в совместном они еще наименее
трудны и наименее всераспространены, чем у высших членистоногих, и к
ним повсевременно примешиваются деяния «мудрого» вида: это мы
лицезреем даже в тех вариантах, иногда мы обладаем процесс со трудными
инстинктами высших позвоночных, как, к примеру, с инстинктом
постройки гнезд птиц либо заботы о детенышах у амфибий, птиц и
млекопитающих.
Ежели же мы заберем тот тип психологической деятельности, тот или другой
мы обозначили термином «мудрый», то в линии позвоночных мы, в
совместном, лицезреем, что он развивался прогрессивно: у рыб и амфибий
он, как мы можем судить, сводится к сравнимо элементарным
условным рефлексам, веско труднее он у пресмыкающихся и
добивается свойского высшего развития у птиц, с одной сторонки, у
млекопитающих с иной. И у тех и у вторых приспособления
средством конфигурации поведения в процесс персональной жизни
располагают непомерное био значение и разрешают высшим
представителям этих 2-ух групп скоро пристраиваться к очень
различным соглашениям и к очень скоро приходящим
изменениям в бранных, Это посещает необыкновенно светло видно, иногда
животным приходится пристраиваться к изменениям, вносимым в
их жизнь человеком.
Наивеличайшее значение приспособлений этого вида мы, естественно,
лицезреем при эволюции жителя нашей планеты, где они, бесспорно, игрались
главенствующую роль. Можнож проговорить, что благодаря развитию
сознательно-мудрой психики способность непринужденных
предков жителя нашей планеты и самого жителя нашей планеты к приспособлению повысилась
в неописуемой ступени и что конкретно благодаря данной для нас возможности
человек и занял не только лишь в линии млекопитающих, да и в линии
цельных животных доминирующее положение: он может пристраиваться
в очень краткое, с эволюционной точки зрения,
пора решительно ко всяким изменениям и соглашениям
существования.
Быть может, водилось бы занимательно сопоставить с данной для нас точки зрения
методы приспособления животных и жителя нашей планеты к изменениям
показных соглашений: при эком сопоставлении мы лицезреем, что
условное значение отдельных причин приспособления,
тот или другой мы только лишь что разглядели, очень неодинаково в различных
группах животных и у жителя нашей планеты. Представим для себя, что
какое-нибудь млекопитающее животное переселяется из теплого
климата в бездушный и пристраивается к новеньким соглашениям
существования. Обыкновенно мы лицезреем, что у него вырабатываются
новейшие приспособления, т. е. что организация его методом
потомственного конфигурации очень сильно переменяется и что
потому самый процесс переселения грызть процесс очень
медлительный: совместные покровы животного модифицируются эким образом,
что они делаются способными защитить животное от мороза;
согласно этому происходит целый ряд конфигураций во
внутренних органах, густо переменяется окраска животного
и т. д. Подобные конфигурации мы лицезреем, иногда
млекопитающее из лесного делается степным, иногда оно
переиначивает еду и т. д. Даже этакие незначимые
различия, как кормленье травкой и кормленье ветками деревьев,
сопровождаются переменами строения: мы знаем, к примеру, что у
обычного носорога на верхней губе есть пальцевидный
придаток для захватывания ветвей, тот или иной нет у белоснежного
носорога, кормящегося травкой. Всякому знамениты дивные
приспособления в языке и лапах дятлов, выработавшиеся как
приспособления к сравнимо незначимым изменениям в
стиле жизни и методе кормленья: лазанию по стволам деревьев и
добыванию насекомых и их личинок из-под кожуры и из щелей
бранных. Напомню, что эти образцы иметь отношение и к птицам и к
млекопитающим, у тот или иной приспособление средством конфигурации
поведения играет огромную роль.
Обращаясь к человеку, мы лицезреем, что подходящие и даже
еще великие конфигурации в стиле жизни, переселения в
безукоризненно другой климат, очень значимые конфигурации в
методе кормленья и т. д. не отразились на его
организации, и к эким очень веским, с био
точки зрения, изменениям человек приноравливался только лишь
переменами свойского поведения и собственных повадок. Переселяясь в
бездушный климат, человек не изменяет свойской организации, но
изменяет близкую одежду, свойское жилье и т. д. При
встрече с новеньким и небезопасным противником он не производит новейших
органов нападения и охраны, рогов, клыков, чешуй
и т. д., но изобретает новейший метод борьбы,
новое орудие. Вторыми словами, человек теснее на чрезвычайно ранешней
стадии свойской эволюции начинает сменять новейшие органы новенькими
орудиями. Там, где животное для приспособления к новеньким
соглашениям существования производит новейшие индивидуальности
строения, призывающие непомерных интервалов для свойской эволюции,
человек изобретает (при той же организации) новейшие орудия,
тот или другой фактически сменяют ему органы: одежду, согревающую
его, огонь для варки еды, каменный топор, увеличивающий множество
его удара, копье, дозволяющее ему поражать неприятеля на
расстоянии, лук и стрелы, увеличивающие это расстояние,
и т. д. Благодаря членораздельной речи человек
заслужил способность скоро передавать новое изобретение либо,
с нашей точки зрения, новое приспособление иным людям, чем
возросла легкость обучения; слово, песня и далее письмо
укрепляли всякое новое изобретение, сделали вероятным его
передачу из поколения в поколение и облегчили его
усовершенствование и т. д.
Я не буду разбирать эту страну эволюции жителя нашей планеты в элементах,
потому что эта выходит далековато за границы моей задачки: так
довольно, чтоб представить, что тот тип деятельности, тот или другой
мы у животных означали как «мудрый» и тот или другой у жителя нашей планеты
теснее в полной мере заслуживает этого имени, был у жителя нашей планеты
диковинно принципиальным фактором прогрессивной эволюции. Генеральное
значение этого фактора содержится в том, что он до последних
границ повысил способность жителя нашей планеты к приспособлению,
сделав его созданьем в самой высочайшей ступени пластичным по
отношению к изменениям среды.
Эволюция «приспособлений средством конфигурации поведения без
конфигурации организации» вульгарна в дивергирующих направлениях по
двум генеральным маршрутам и в 2-ух разновидностях животного королевства достигла
свойского высшего развития. В разновидности членистоногих прогрессивно
эволюировали потомственные конфигурации поведения, инстинкты, и
у высших представителей их, у насекомых, мы обретаем
необычно трудные и абсолютные, адаптированные ко целым
элементам стиля жизни инстинктивные деяния. Вся жизнь
публичного насекомого введена в классические рамки, подчинена
взыскательно предопределенной рутине. Каждый циклический вариант
ежедневной жизни муравья либо паука служит стимулом, вызывающим
к деятельности определенную инстинктивную реакцию: все верховодила
поведения потомственны и даны разов навсегда. Но этот непростой и
безупречный аппарат инстинктивной деятельности прибывает совместно
с тем и очень массивным : ежели происходит изменение в
договорах среды, то изменение деятельности, средством
тот или иной животное может приспособиться к новеньким соглашениям (ежели
оно к ним пристраивается сиим методом, а не развитием новейших
органов), совершается необычно неторопливо, так что к
стремительным изменениям животное сиим методом приспособиться не
может. Эким образом, мы тут обладаем тип животных чрезвычайно
произведенных, с высоко быть достойным психикой, но у тот или иной
пластичность организации не превосходит пластичности,
достигаемой средством потомственного конфигурации организации.
В разновидности хордат эволюция вульгарна по д
Posted in ЭкоМедицина by admin with comments disabled.